Наталия Миронина - Анатомия одной семьи

Час был ранний. Зрителей было немного. Три тетки пенсионного возраста да две молодые мамаши с колясками. Эти пятеро сидели на одной длинной скамейке аккурат против Дворца бракосочетания и внимательно наблюдали за происходящим. А на высокой лестнице стояла худенькая невеста в нежно-голубом костюме, с букетиком ландышей и с кружевной накидкой на пышных волосах. Именно эта накидка и вызывала живейший интерес.

– Брюссельские кружева, – с видом знатока произнесла одна из мамаш, – я такие хотела, да дорого очень.

– Фи! – сказала вторая. – Что ж тут дорогого?! Кусочек в полметра!

– Дорого! – упрямо повторила первая, видимо, вспоминая свою свадьбу.

– Красивая невеста, но не молодая уже, – проговорила одна из пенсионерок.

– Это ты не молодая уже, – оборвала ее другая, – тоже мне… Хороша девка. Очень хороша. И фата красивая, богатая.

Третья пенсионерка ничего не сказала. Она внимательно смотрела, как из подъехавшей машины вышел статный красивый мужчина. Вышел и стал подниматься по ступенькам.

– Батюшки, – выдохнули тут все зрительницы, – хромой. Калека. С палочкой!

– Может, временно? Ну, типа, шел-шел, ногу ударил о камень, – вслух предположила молодая мамаша.

– Нет, давно такой, видишь, как ловко он с этим костылем управляется, – сказала одна из пенсионерок.

– И ведь полюбила! – обрадовалась вторая мамаша. – Полюбила! Вот, я всегда говорила, что полюбить любого можно! Понимаешь, любого!!!

– Ой, да ладно! Скажешь тоже, любого! Этот, наверное, богатый. А она – бедная, – отмахнулась первая мамаша.

– Смотрите, смотрите, как она рада ему! А это ее родители… А его где?

Группа людей на высоком крыльце Дворца бракосочетания заволновалась, заколыхалась и стала просачиваться в широкие двери.

Наконец исчез последний приглашенный. Зрительницы посидели еще немного, посплетничали об увиденном и стали потихоньку расходиться.

Как это было? Инна задумалась. И вспомнила тот день, когда Олег Федотов встретил ее в Шереметьево. Мелочи, детали уже забылись – все же почти два года прошло. Но главное – чувство радости осталось. Когда Соломатина увидела Олега, она вдруг поняла, что все это время жила ради этого момента. Инна помнила, как в щегольской летной форме вышла из служебного входа аэропорта Шереметьево, как стучали ее каблучки, как чуть позади плелась Варя. Потом от толпы встречающих отделился Федотов. Он шел быстро, помогая себе тростью.

– Это он? – вдруг в спину ей спросила Варя. – Это тот, которого вы любили, и тот, чей звонок вы прождали всю жизнь?

– Да, это он, – тихо ответила Соломатина.

– Ну и дура вы, Инночка, – непочтительно проговорила Варя. – Вы бы всю жизнь могли прождать. И не дождаться. Понимать же надо…

И Соломатина не рассердилась на эту резкость. Соломатина легко согласилась. «Да, я была дурой! Кто же спорит?!» Инна помнила, как, улыбаясь, смотрела на приближающегося Федотова. А сердце ушло в пятки.

– Привет, – сказал Федотов и обнял Инну.

– Знаешь, я никуда тебя не отпущу. Вот хоть тресни ты на этом месте! – ответила тогда Соломатина.

Инна точно помнила эти свои слова. Сейчас, выбирая платье и фату, она повторила эти слова. «Не отпущу! Никуда его не отпущу. Что я, зря все это время ждала?» – сказала она сама себе и повернулась к продавщице.

– Вот эти. Эти кружева для фаты.

– О да, – улыбнулась та, – они очень красивые.

Впрочем, платье и фата – это были приятные итоги. Этим итогам предшествовали сложные разговоры и еще более сложные поступки.

Тогда, в Шереметьево, они сначала пили кофе в местом баре, разговаривали о пустяках, о том, какое впечатление произвел Осло, какая там погода, как прошел полет.

– Слушай, я так и не привык к мысли, что ты стала стюардессой. Вот уж виражи так виражи!

– Олег, это временно, хотя и очень нравится. Я собираю материал для научной работы. Меня интересует психология в условиях постоянного стресса.

– А перелеты для профессионала – это стресс?

– Любая перемена привычной среды обитания – стресс. Что небо, что вода, что горы.

– То есть ты добровольно, ради науки, так сказать… – улыбнулся Федотов.

– Да, добровольно, ради науки… Я и летать научилась ради науки.