Знание-сила, 2002 № 10 (904)

Для студентов-психологов зоопсихология была (и во многих вузах остается), пожалуй, единственным окном в мир разнообразия поведения. Таким старинным круглым окошком. Через которое продолжатель работ Вагнера Курт Фабри когда-то ухитрился показать многие достижения «реакционной буржуазной науки» в своем учебнике «Основы зоопсихологии» (МГУ, 1976). Разумеется, Фабри замаскировал эти сведения терминами идеологически выдержанной советской психологии. Поэтому учебник (который и сегодня штудируют первокурсники психфака ) содержит такие курьезы, как «психическое развитие инфузорий» или «высший уровень элементарного развития психики кольчатых червей».

Подобное наделение психикой всех тварей земных было оправданно в XIX веке – как попытка преодолеть декартовское представление «животные – биологические автоматы» (на основе которого вивисекторы утверждали, что крик оперируемых зверей – это скрип плохо смазанной машины). Хотелось найти у животных «живую душу», психическое начало. Но уже на рубеже XX века эту позицию подняли на смех, буквально назвав ее «методом анекдотов».

Еше одна «старушка» – сравнительная психология, процветавшая до 1940-х годов. Ее основоположник, американец Эдвард Торндайк, отметил, что разные виды обучаются с неодинаковой скоростью, и предложил развивать это сравнение. Однако впоследствии эта наука стала «сравнительной» с точностью до наоборот. Вместо пестрого множества видов она предпочитала изучать только крысу и голубя, а вместо врожденных стереотипов (позволяющих сравнить генетические различия поведения между видами) – научение и другие приобретенные реакции.

В тот же период – в первой половине XX века – успешно развивался бихевиоризм, созданный американцем Дж. Уотсоном. Бихевиористы рассматривали животных как «самодвижущиеся установки», отвечающие одной и той же реакцией на дозированное раздражение. А то, что некоторые крысы все-таки проявляли «характер», исследователи считали досадной помехой. Позднее бихевиоризм усовершенствовался признанием, что и животные обладают индивидуальностью и что в процессе научения они создают мысленные образы, а не только реагируют на стимул.

Бихевиористы предлагали говорить только «стимул», «реакция», «образование навыка» вместо расплывчатых понятий «сознание», «психическое состояние», «интеллект»… Этот нарочитый аскетизм обогатил науку методами количественного учета поведенческой активности – а следовательно, возможностью изучать поведение языком математики. В советском государстве также царил свой аскетизм: поведение представлялось совокупностью рефлексов – физиологией «высшей нервной деятельности». Вопреки своему названию, эта наука сосредоточивала внимание на самых низших феноменах поведения – рефлексах, торможении, сне.

Нельзя сказать, чтобы физиологи поведения питали к животным особую нежность – скорее, ими двигала картезианская тяга к знаниям. Работы классиков пестрят жутковатыми описаниями экспериментов с удалением тех или иных частей мозга, конечностей и прочих органов у подопытных кошек, собак, обезьян. При этом зверей окликали по имени, ласково: «Единственную оставшуюся ногу Жучка продолжает отдергивать после воздействия кислоты…» Становится как-то светлее, когда знакомишься с книгами этологов, полными искренней симпатии к животным.

Этология возникла как альтернатива лабораторным наукам о поведении. Вопреки своему названию (греч. «этос» – дикий нрав), она отличается гуманностью и добротой к «братьям нашим меньшим». Изучая какой-либо поведенческий акт, этолог пытается выяснить четыре вещи: механизм, индивидуальное развитие, эволюционную предысторию и адаптивное значение этого акта. Этология старается наблюдать животных в природных условиях и в нормальном состоянии (а не в пустой клетке и с ампутированными ногами).

Принципы этологии оказались очень плодотворными. Появилась возможность ответить на детские, то есть самые интересные (хотя и не всегда приличные), вопросы: что это? откуда берется? зачем нужно? В том числе и по отношению к человеку – ведь наш вид обладает естественным поведением, которое имеет своих «предков» и «родичей».

Не важно, о чем ты думаешь, важно, какие ты производишь действия в ответ на те или иные стимулы, – вот точка зрения этолога. Это удобно – хотя бы для психологической диагностики. Примеры? Пожалуйста. При депрессии взгляд ищет светлое пятно, плечи сжимаются, голос понижается в конце фраз. Шизофрения увеличивает активность нижней части лица (губы чмокают, складываются в неестественную улыбку или в хоботок), а маниакальность – верхней (появляется бегающий взгляд, прищур, взлетающие брови). Эйфория вызывает несогласованность движений верхней и нижней половин лица, а мрачные переживания – правой и левой. При напряженном ожидании мужчины чаще хватают себя за нос и мочки, а женщины потирают бедра. Поднятые брови и отталкивание пепельницы на столе выражают скрытую агрессию, фиксация рук на животе – страх, а в области шеи – тревогу. Хватит? Все это не слишком ново: умение читать «язык жестов» развивается уже давно. Этология же дает системность, понимание «откуда и зачем».