Знание-сила, 2005 № 02 (932)

Таким образом, к началу текущего десятилетия, когда и развернулась замечательная книжная серия "Повседневная жизнь", читательский интерес к повседневности в корне изменил свой характер. Повседневность перестала быть актуальным и насущным предметом. Теперь она волнует читателя только под углом интересных и занимательных фактов. Надо же, как ОНИ жили... "Они" вместо "мы" свидетельствует о значительном ослаблении рефлексии, этого показателя здоровой общественной психики. А серьезный анализ повседневной жизни, как ему и положено, переместился в науку.

Примеров исследовательского интереса к повседневности насчитывается немало. К ним можно отнести и проект Академии наук "История повседневности — неотъемлемая часть жизни общества". И выставку в Библиотеке иностранной литературы "История и история повседневности в изданиях Cambridge University Press". И летнюю школу "Провинциальная культура России: подходы и методы изучения истории повседневности", организованную Казанским государственным университетом. И конкурс журнала "Лицейское и гимназическое образование" "История повседневности: Человек в истории. Россия — XX в."...

Проводятся семинары и форумы, пишутся диссертации и доклады. Не удивлюсь, если в скором будущем появится и музей повседневности. Только все это уже мало волнует широкую аудиторию. Выйля на короткое время из архивов и научных библиотек, повседневность вернулась обратно.

Интерес к нормальной документалистике поддерживает, пожалуй, лишь фотография. По крайней мере, на выставки в Московский дом фотографии неизменно выстраиваются длинные очереди. В отличие от литературы и публицистики, фотографам еще удается, по завету Гоголя, "вызывать наружу всё, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, — всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца... выставить их выпукло и ярко на всенародные очи!"

Интерес к быту, чужому и тем более своему, помимо прочего, — признак благосостояния общества, его высокой материальной культуры. Важно только не перепутать быт с традиционным народным укладом и идеологической нагрузкой, которая к нему прилагается. Я имею в виду концепцию опрощения, хождения в народ, лозунг "Назад в пещеры!", а в конечном счете вульгарное славянофильство. Тут история повседневности подменяется воинствующей этнографией.

Ангажированная повседневность — грозное оружие в чьих угодно руках Можно защищать ее от безликой казенщины и восхищаться ею, как символом цивилизации: отдельные квартиры, техника, мебель из ИКЕА... Или обличать повседневность, обвиняя ее в мещанстве, как это делали романтики шестидесятых годов: турпоходы против слоников на комоде. Можно вслед за Горьким говорить о свинцовых мерзостях русской жизни или подсчитывать потребительскую корзину...

Все это и представляет собой повседневную жизнь человечества. Корректнее, впрочем, не подгонять ее под уже готовую идеологию или концепцию, а рассматривать как частное и случайное. Как бесценный опыт выживания маленького человека в экстремальной российской действительности. А экстремальна она всегда, только всегда по-разному.

Как случайное становится нормальным, а затем и распространенным? Чем человек прошлого похож на человека сегодняшнего? Что отличает нашу жизнь от жизни других людей? Череда простых, но очень важных вопросов кроется в истории повседневности. Быть может, там находятся и ответы. Но искать их должны мы сами, пусть и с помощью авторов познавательных книг из серии "Повседневная жизнь". Не знаю, как ученые и исследователи, а я абсолютно уверен: стоит внятно ответить на вопрос "Кто мы такие?" — как страна начнет выздоравливать.

10 января умерла Галана Генриховна Шевелева, научный редактор, ответственный секретарь журнала "Знание — сила"

Она пришла в журнал так, словно всегда была здесь, стала своей сразу, с первого дня. Сразу же и поняла, куда попала. Эта слитность, естественность не просто профессиональной деятельности, но самого существования в журнале, пожалуй, оставалась для нее особенно характерным и ценным качеством. Для всех она была "Галюша", "Галочка", и это было не просто обращение, а отношение к ней, отношение с особой симпатией, нежностью, и понятно — она своя, родная.