Знание- сила, 2006 № 05 (947)

Задыхаясь от ветра, треплющего волосы Моны — ветра, которого Игорь-Джек не мог чувствовать — он тоже смотрел на этот дом. И теперь ему было все равно, ложь это или нет. Он был готов отдать что угодно — остаток своей жалкой жизни за один- единственный день из той, другой, ненастоящей, компьютерной, где они с Моной были счастливы...

— Зачем тебе удача, Игорь-Джек? Это такая птица с огненными перьями... Она больно жжется. И ее невозможно удержать... Невозможно...

— Мона, — хрипло позвал он, забывая обо всем — и о пластиковом прямоугольнике-приглашении на столе, волшебном пере из крыла огненной птицы, про которую говорила Мона. — Мы могли бы снова... Мы могли бы уйти туда и больше никогда не возвращаться. Если ты хочешь...

Мона обернулась.

— Иногда. Знаешь, иногда я думаю о тех, кто не возвращается. Их ведь немало сейчас, знаешь? Сегодня в новостях сказали: "Еще четыре смерти в сенсорных шлемах"... Интересно, если мы умрем здесь — может, мы останемся навсегда там, в нашем мире?

— Можно узнать наверняка, если попробовать. Только попробовать получится один раз... Мона! Перестань. Ты специально так говоришь?

— Зачем тебе удача, Джек?

— Сегодня важный день. Если получится... Все могло бы измениться. Я мог бы устроить для нас сад... небольшой, но... Растения, цветы, маленький водоем...может, настоящие живые рыбки, и даже настоящая птица, которая будет петь... и обои, знаешь, из этих, новых — чтобы шелестели волны и пахло морем...

— Ты такой мечтатель, Джек, — губы Моны дрожали, будто пытались удержать все время соскальзывающую улыбку.

— Пообещай мне, пожалуйста. Что бы мы с тобой не решили дальше — пообешай, что мы встретимся по-настоящему. Я так хочу дотронуться до тебя.

— ...такой мечтатель, — качая головой, она протянула руку навстречу ладони Игоря-Джека; и ему почудилось, что он чувствует тепло ее кожи. Просто сенсорный шлем — вспомнил он. — Ты такой...Ты такой настоящий, что мне иногда кажется, что это я сама придумала тебя...

Песок взвился сияющим белым вихрем на том месте, где только что была Мона. Гладь монитора под пальцами была теплой — будто там, с другой стороны, кто-то только что отнял свою ладонь.

Там. в мире, нарисованном Моной, небо стремительно темнело. Сразу после рассвета наступала ночь. Белое пятно домика в бухте растворялось в темноте. В шорох ветра, перебирающего песок и в шелест волн, накатывающихся на берег, вплелся тихий голос Моны: "Я желаю тебе удачи, Игорь-Джек".

Он шел к остановке, каждую секунду проверяя карточку в нагрудном кармане — перо Жар-птицы, которое теперь так страшно упустить, потерять, найти горстку пепла вместо огненного лепестка удачи... Пусть, — решил Игорь-Джек. Пусть будет, как будет. Если ничего не получится с этой работой, он все равно уговорит Мону встретиться. И пусть она будет какой угодно — столетней старухой?.. Ведь остаются еще разговоры, молчание, одинаковые сны. Пусть невозможна та жизнь, о которой они мечтали; но возможно что- то другое. Настоящее прикосновение рук. Взгляд в живые глаза. Голос. Смех.

Не так уж и мало... Не мало—для чего? Для счастья?..

Смерть в сенсорных шлемах он оставит на крайний случай. Тот, старый волк в фильме, не захотел умирать в своей клетке. По крайней мере, он умер на дороге к свободе.

Только... только была разница. Игорь-Джек знал, что того леса, к которому ему хотелось бежать, на самом деле, нет...

Первая маршрутка пролетела мимо. Вторая притормозила, но водитель не спешил открывать дверь. С сомнением покосился на потрепанную одежду и дешевую прическу Игоря- Джека. Постучат ногтем по стеклу, над табличкой, где было отпечатано крупно и отчетливо — чтобы пассажир не мог притвориться, что не разглядел — "Оплата при вдохе". Игорь- Джек торопливо кивнул, на секунду увидев себя со стороны — снисходительным взглядом водителя. Он уже почти жалел о том. что не пошел пешком. Водитель помедлил — Игорь- Джек с трудом удержался от позорного бегства — и дверь бесшумно поползла в сторону.

Сиденье было мягким, салон — полупустым. Задержав дыхание, Игорь-Джек стянул свою маску со старенькими, уже почти не работающими фильтрами. И, наконец, вдохнул — очень медленно и опасливо. Как гурман, вынужденный питаться скудно и скверно, спустя много лет пробует любимое раньше блюдо. Не пропал ли вкус? Не слишком ли приукрасило воображение за все эти годы — то, чего не было?

Воздух был прекрасен. Свежий и прохладный. Спустя некоторое время — когда маршрутка уже набрала высоту — стала ощущаться еле заметная примесь бензина и машинного масла. Но по сравнению с тем, чем Игорю-Джеку приходилось дышать в последнее время, это было сущей ерундой. Он прикрыл глаза, думая о запахе фиалок, которым пахли волосы Моны и о свежести морского ветра.