Знание-сила 2006 № 12 (954)

— Ребенок рождается в обычном нашем понимании гением, — улыбнулся выражению моего лица Таганцев. — Он как губка впитывает массу информации, буквально за полтора- два года делая скачок от существа бессмысленного к существу разумному. Малыш овладевает любым языком за кратчайший срок, тогда как взрослый корпит над глаголами и причастиями. Но вокруг ребенка то и дело раздается: "Не суй палец в розетку!", "Не тронь огонь!", "Детка, бо-бо!" — и так далее. Ведь взрослый абсолютно точно уверен, в том, что электричество (которое он, кстати, никогда не видел) опасно — и эта уверенность передается ребенку. Вы же знаете, конечно, про кризис трех лет, когда ребенок начисто теряет память о прошедшем времени, даже если в два года он вполне разумно говорил и соображал? Считается, что это кризис осознания своего я. Педагогика Хельмы (вы видели госпожу Хельму на качели в парке, в очках, с книжкой... припоминаете?) — педагогика Хельмы трактует эту возрастную амнезию как шок от осознания законов этого мира — нечто подобное описано в "Мэри Поплине", где малыши могут разговаривать с солнечным зайчиком до тех пор, пока у них не прорежутся зубы. После этого регресс идет по нарастающей. Пятилетний малыш еще верит в волшебников, чудеса и Деда Мороза, но на все его "почему" взрослые дают такой полный и исчерпывающий ответ, что мир вокруг ребенка укладывается такими ровными кирпичами тюремной стены, за которую не заглянуть... Вы не задумывались, почему вундеркинды и дети-поэты так часто теряют свои замечательные способности? А вот взять ту же литературу. Школьное сочинение "Зима". Даже если в вашем регионе снег видят только дважды в год, и у вас в декабре слякоть и вечнозеленая газонная трава — все равно ваш ребенок будет писать в школе: "Пришла зима. Выпал снег. Все белым-бело". А потом еще удивляются, почему писатели не хотят посмотреть вокруг, переписывая друг у друга избитые штампы и затертые метафоры...

— Ага, — невпопад заметил я. — Точно. Была история: у нас в городе синоптики зачитывали по голо прогноз погоды. Кто-то им перепутал файлы. И читают, что солнце и все такое. А на улице дождь. Им в студию звонили, говорили — в окно гляньте, идиоты! А они так и дочитали прогноз до конца.

Таганцев кивнул:

— И я о том же. Мы живем в виртуальном мире виртуальных представлений о мире. Подростковый период — последний бунт нонконформизма, в котором неребенок и невзрослый пытается как-то увязать то, что он видит с тем. как оно должно быть. Хельма учит детей по-другому. Даже я сам не могу понять, как она их учит. Но они видят. И сколько бы вы не приводили им логических доводов, что так быть не может, они живут совсем в иной логической системе. У них другой здравый смысл и иная бытовая картина мира. Все ваши доводы будут верны, я не смогу привести ни одного аргумента против и полностью с вами соглашусь — но вечный двигатель Гали Кропотцевой будет вертеться вечно.

Я задумчиво рассматривал толстенького малыша за соседним столиком, что-то энергично втолковывавшего вихрастой соседке.

— Ты хоть прожуй... — посоветовал я мальчугану.

— А вдруг, пока я прожую, уже все кончится? — логично заключил карапуз. — Или, что еще хуже, расхочется...

— Только не подумайте, что мы их тут не кормим, — искренне рассмеялся Таганцев. — А Сема просто покушать любит. Ничего, посадит его Марь Кирилловна на диету...

Марь Кирилловна — это, как я понял, была местный доктор. В данный момент она оживленно спорила с очень тощей девочкой-подростком, энергично доказывая полезность килокалорий для фигуры и для завязывания дружеских отношений с мальчиками. На месте девчонки я бы с доктором согласился.

— Позвольте представить — профессор Алевтина Хельма, — встал с места Таганцев.

— Здравствуйте, — сказала профессор. Он походила не на реформатора педагогики, а на обычную слегка забитую школьную учительницу. — Только не спрашивайте меня, пожалуйста, как я учу. Я подарю вам книгу — там есть полное и подробное описание моей методики. Если кратко — проведите аналогию с Сезанном. Все укоряли его — зачем он написал лица дам плоскими? А ведь в полуденную жару, при движении знойного воздуха, на подобной высоте лица действительно кажутся плоскими... Но большинство художников того времени учились писать академические картины при искусственном освещении. Господин Терпик... Господин Терпи к! Вы меня слышите?..

Я очнулся. Но взгляд так и остался прикован к толстенькому карапузу, который снял со стены солнечный зайчик и протянул соседке. Мальчик встал и пошел ловить еще один. Но солнце скрылось за тучами, в столовой потемнело, и кое-где включились светильники, автоматически подстраивая мощность под уровень освещенности.