Знание-сила, 2007 № 12 (966)

Американские ученые получили новые свидетельства того, что на Марсе действительно существовала вода. Орбитальный аппарат Mars Reconnaissance Orbiter передал на Землю снимки трещин в слоистых отложениях осадочных пород в районе долины Маринер. Трещины, окруженные по краям светлым «гало», темные и тонкие.

По мнению ученых, темная полоса — это впадина с осыпающимся по краям песком. Если проводить аналогию с Землей, где такие трещины возникают, когда вода течет глубоко под землей, получается, что на Марсе минерализованная вода должна была осветлить цвет окружающей породы и укрепить ее.

Согласно исследованию способов общения шимпанзе друг с другом, которое провели Эмми Поллик и Франс де Ваал из Национального центра исследования приматов Йеркеса в Университете Эмори в Атланте, жесты политиков могут восходить к сигналам, которые прежде использовали наши предки — приматы.

В ходе исследования изучались жесты шимпанзе и бонобо (карликовых шимпанзе). Было установлено, что и те и другие используют движения конечностей для коммуникации.

Поллик и де Ваал считают, что оба вида наследовали жестикуляцию от общего предка. Естественная коммуникация между приматами может содержать ключи происхождения языка: обезьяны часто жестикулируют конечностями и кистями, а это считается отправной точкой эволюции человеческого языка.

Исследователи изучали две группы шимпанзе и две группы бонобо — в общей сложности 47 животных — и установили, что приматы используют для общения 31 движение руками и 18 мимических выражений и голосовых сигналов. Они обнаружили, что такие голосовые сигналы, как крик, тесно связаны с определенными эмоциями, в то время как движения конечностей используются более свободно.

Как отмечает доктор Поллик, шимпанзе может протянуть открытую ладонь другой особи в знак поддержки, но тот же жест в отношении обладателя пищи означает просьбу поделиться. Однако крик является типичной реакцией на испуг, угрозу или нападение. Это справедливо и для шимпанзе, и для бонобо и говорит о том, что вокализация является относительно инвариантной.

Мартышки — группа приматов, которые отделились раньше, не демонстрируют таких сложных жестов, как шимпанзе и бонобо, что говорит о том, что жестикуляция развилась сравнительно недавно.

Бонобо используют жестикуляцию более гибко и умеют сочетать различные жесты с разными голосовыми сигналами для общения в широком контексте. Исследователи предположили, что это же могло иметь место на ранних этапах развития языка у наших предков. Разные группы бонобо использовали жесты в специфических ситуациях менее последовательно, чем разные группы шимпанзе. Если шимпанзе производят больше комбинаций подобного рода, то бонобо чаще на них реагируют. Эти исследования показывают, что общение бонобо больше похоже на образ символического общения наших давних предков.

Люди и приматы обладают общей способностью общаться с помощью конечностей, как и с помощью голосовых связок. Не потому ли политики так любят объяснять политические провалы движением ладони вверх или отметать неприятные вопросы поднятием руки, что в основе этого может лежать общность происхождения, уходящая корнями в миллионы лет до развития языка?

Современное, оно же актуальное, искусство все чаще приобретает вид, даже отдаленно не напоминающий его классического прародителя.

Это иной раз настолько мало что напоминает, что поневоле задумаешься: может быть, искусство как знакомая нам, обжитая нами форма человеческой деятельности действительно подошло к своему концу?

Между прочим, идея конца искусства кажется привлекательной и самим его создателям.

Вот, например, художник, куратор и арт-критик Богдан Мамонов так недавно и писал: художник хочет покончить с искусством, поскольку оно — золотая клетка, которую он сам же для себя и построил, — и верит: навстречу ему движется зритель.

И когда они, наконец, встретятся, когда перейдут границу между «искусством» и «жизнью», то и не будет больше ни того, ни другого, ни художника, ни зрителя — начнется новый мир, принципиально иначе организованный и, разумеется, гораздо лучший.

Дело даже не в том, что в мамоновской (анти)утопии все очень плохо заканчивается (вместо друга-зрителя художник встречает тупую толпу, которая, разумеется, не хочет никакого нового мира, и расстреливает своего спасителя). Дело в том, что — если искусство кончается, то что именно кончается с ним? А если нет — почему-то, что на него так не похоже, все-таки называет себя именем искусства?