Дэвид Берлински - Искушение астрологией, или предсказание как искусство

Случается, что в ходе рассуждений Абу-Машар впадает в почти головокружительную логическую непоследовательность. Когда он описывает Сатурн как пагубную планету, мы, астрологи, почти понимаем, что имеется в виду. Пагубной называют планету, которая сулит беду в перспективе. Остановись Абу-Машар на этом уровне, никто не стал бы придираться. Но в его руках Сатурн превращается в калейдоскопический символ, скорее похожий на многорукого индийского божка. Сатурн мало того что передает дурные известия, он еще указывает на «влагу, воду, реки; символизирует богатство; управляет купцами; связан с долгими странствиями, ненавистью, коварством, вероломством и даже деянием зла». По-моему, никакой недосказанности не осталось. Сатурн вообще оказывает плохое влияние. Но, так уж сложилось, еще он «означает правдивость речей, старость, медлительность, осмотрительность, рассудок, эксперимент, упрямство, грусть, страх, горе, злоключения, мертвых, дедов, отцов, старших братьев, евнухов, рабов и толпу» [82].

Каким образом один символ может определять столько всего, Абу-Машар не сообщает. Так же как не объясняет, собственно говоря, как Сатурн может означать «деяния зла» и «правдивость речей» одновременно. Таковы тайны ремесла астролога. Они требуют анализа. Но никакой углубленный анализ не способен объяснить, что подразумевал Абу-Машар, называя Сатурн «темным», «дурно пахнущим» и «прожорливым». Если Сатурн — это символ, то Абу-Машар, очевидно, перепутал символ и его значение, совершив ошибку, которую логики считают почти равной первородному греху.

Именно в своей книге (или книгах) тайн (Libri mysteriorum ) Абу-Машар выходит за пределы наследия, воспринятого от Птолемея, Фирмика Матерна или любого другого астрологического текста, к которому, будучи обитателем арабского Востока, он мог легко получить доступ. Небесные тела, полагал он, диктуют сообщения. Они — по сути, элементы системы символов, но, в отличие от человеческого языка, система, которую разбирает Абу-Машар, — это система аналогий:

Когда Венера с Марсом, она подобна женщине, алчущей наслаждений и соединяющейся с мужчиной, который извращен и распутен. Она боится его, льстит ему, относится к нему с любовью и демонстрирует ему свои чувства. И хотя все это притворство, она продолжает из страха.

Когда Венера с Сатурном, она подобна девушке с красивой фигурой, которая водит дружбу со старым импотентом.

Когда она с Юпитером, она подобна женщине во цвете лет, которая соединяется с честным мужчиной, и между ними появляется любовь [83].

Во всех этих утверждениях раздражает излишняя подробность. Мысль о том, что Венера — сама планета — это женщина, давно присутствует в мифологии. Шумеры воображали, что Венера воплощает Инанну, богиню любви и битв. Через много веков после них греки и римляне продолжали по их примеру путать планету и богиню. Венера все так же казалась мечтательной и романтической поэтам, как и влюбленным, впрочем, из поэтов мало кто мог угадать Венеру среди множества звезд на ночном небе. Потому же и Марс всегда казался воинственным, и это свойство запечатлено в образованном от названия планеты прилагательном — marcial [22] Военный, воинственный ( англ. ). , и даже в нескольких существительных, например в «марципане», хлебе войны. Марс часто представляется красным, а следовательно, если включить воображение, кровавым. Но Абу-Машар выходит за пределы притянутых за уши лингвистических связей. Венера подобна женщине — да, это мы и раньше слышали, — но чтобы подвластная наслаждениям? Это что-то новенькое. Марс воинственен — знаем-знаем! — но чтобы распутник, да еще и извращенный? Опять новенькое. Да и кто мы такие, чтобы понять до конца утверждение Абу-Машара о том, что Венеру и Марс связывают взаимоотношения, подобные тем, что бывают между женщиной, снедаемой похотью, и мужчиной, который пугает ее и при этом притягивает?

Точность деталей изумляет, но и ставит в тупик.

В этом же тексте Абу-Машар раскрывает свою веру в то, что близко к учению алгебраических противопоставлений. Знаки, заявляет он, обычно противостоят друг другу. Телец и Козерог противостоят Деве. Лев — Овну. Стрелец — Льву. Это сопоставление продолжается до полного исчерпания знаков зодиака. Абу-Машар был чутким астрономом, а не только астрологом. И он, без сомнения, знал то, что было известно Птолемею восемью веками ранее: знаки зодиака имеют самое отдаленное отношение к самим созвездиям. Так что же в таком случае обозначают противопоставления на самом деле? Если знаки символизируют разные области неба и Лев — это название любого скопления звезд, которое по стечению обстоятельств выглядывает из-за зодиакального круга, тогда с какой стати Лев противопоставлен Овну? Эти области космоса не постоянны. И Овен, наблюдаемый в одном году, не идентичен Овну, наблюдаемому в другом. Отсюда можно сделать вывод, что Абу-Машар, как и многие другие астрологи, шел вслепую, ощупью, по некоему алгебраическому коридору, а противопоставления, которые он записал с такой живостью, вдруг вспыхивали между разными символами, независимо от того, что они обозначали и представляли.