Знание – сила 2000 04

– А зачем так много специалистов по всем этим древним языкам, разве есть в них необходимость у нашей культуры?

– Я был в 1990 году в Штатах, и там мне попалась книжка, в которой перечислялись фамилии с адресами и телефонами тех, кто занимается древней Месопотамией, включая археологов, лингвистов, там было более двух тысяч имен. Хорошо, в России может быть их меньше на два порядка, тогда пусть будет хоть человек двадцать, но не на три порядка, когда у нас их всего несколько человек. Сейчас появилась молодежь, вырашенная в РГГУ, несколько человек – в МГУ. В Еврейском университете в Москве есть Центр гебраистики и библеистики, который работает на хорошем мировом уровне. Большинство преподавателей в нем – сотрудники Института восточных культур РГГУ, где я тоже работаю. Библеистика сейчас пользуется огромным спросом в вузах и школах. Преподают там, как правило, либо люди, принадлежащие к той или иной конфессии, либо обычно слабо подготовленные энтузиасты. Значит, нужно готовить для страны людей, которые будут работать профессионально. Во всем цивилизованном мире библеист – это профессия, и в специалистах недостатка нет, это ведь знания, нужные каждому культурному человеку. Но из-за того, что Библия в нашей стране больше семидесяти лет была запрещенной книгой, специалистов-библеистов у нас вообще не было, о них и не слыхивали. Теперь только они появляются, и даже сегодня их можно пересчитать по пальцам. В этом году из Центра выйдут пять-шесть выпускников, которые читают библейские тексты в оригинале – на древнееврейском и арамейском, и могут сопоставить их с угаритской литературой, месопотамской. Это уже квалифицированные люди. При этом без конфессиональных установок, которые давили бы на них.

– Я слышала, что тебя выбрали ректором Еврейского университета в Москве на второй срок. Правда, выбрали, а не назначили?

– Это правда, с советских времен не люблю назначения. На первом курсе я придумал такие стишки:

О, старосты, которьа назначают, до старости вам это не прощают.

Как надо точно по анкетам выверить, чтобы назначить тех, кого не выберут. Университет действительно отнимает много сил. Да и первый том словаря, который мы фактически закончили с Коганом, отнял, наверное, лет семь. Сделали мы уже натри четверти и второй том, и наполовину третий. Первый том страниц на пятьсот – шестьсот. Таких томов должно быть еше штук восемь, то есть умереть не дадут, надо доделывать работу.

Рафаил Нудельман

Открытие, о котором я хочу рассказать, стало достоянием научной общественности, когда в журнале «Nature» была опубликована статья под названием «HSP-90 как пособник морфологической эволюции». Непосвященным людям это название, конечно, не говорит ничего, но специалисты тотчас распознали под этой сугубо академической шапкой сенсационное содержание. Впрочем, точнее всего сформулировали сущность нового открытия сами его авторы – американские исследовательницы Сюзанна Резерфорд и Сюзэн Лундквист, которые открыли раздел «Обсуждение результатов» знаменательной фразой: «Мы впервые, насколько нам известно, нашли свидетельства существования специального молекулярного механизма, который способствует процессу эволюционных изменений в ответ на изменения окружающих уело* вий». Еще более просто то же самое было сказано в комментарии британской радиостанции «Би-би-си»: «Открыт молекулярный механизм эволюции!» (Правда, справедливости ради следует отметить, что авторы сопроводили подзаголовок своей статьи – «Механизм эволюционности» – не восклицательным, а куда более осторожным вопросительным знаком.)

Что же это значит – молекулярный механизм эволюции? Мы все знаем, что эволюция видов происходит в результате появления случайно изменившихся особей и естественного отбора из их числа тех, которые лучше приспособлены к меняющимся условиям окружающей среды. Но это, так сказать, «макроопределение». Несомненно, процесс появления «изменившихся особей» начинается с каких-то молекулярных изменений, ведь все признаки той или иной особи того или иного вида диктуются генами. Соответственно, и все изменения этих признаков должны начинаться на уровне генов, то есть на молекулярном уровне. Сегодня уже известно, что основной причиной таких изменений являются так называемые мутации. Мутация – это случайное изменение какого-то гена, вызванное радиационным, химическим или иным повреждением. Поскольку каждый ген управляет образованием того или иного клеточного белка или его части (а уже через эти бел км – признаками организма в целом), то мутация в гене чаще всего ведет в конечном счете к некоторому искажению его белка – в случае так называемой микромутации, как правило, к «точечному» искажению, попросту говоря – к замене одной определенной аминокислоты на другую. Последствия такой замены могут быть как очень вредными или даже смертельными для организма, если они затрагивают очень важное звено, либо же безвредными – нейтральными, а изредка (по счастливой случайности) даже полезными для лучшей адаптации к среде.