Однако то обстоятельство, что общество весьма и весьма наслышано о знаменитой «клятве Гиппократа» и ему периодически напоминают о ней, позволяет внимательно вглядеться в другую сторону медали. Пациент знаето клятве, он уверен во враче. И врач защищен. Даже если совершит случайную (подчеркиваю: случайную) медицинскую ошибку. А от нее не застрахован никто – ни гений, ни везунчик.
Так вот, если право на эвтаназию будет утверждено за медиками законодательно, это мигом сдвинет вышеупомянутое шаткое равновесие – симметрию безопасности.
Да, быть может, человек имеет право умереть добровольно – это весьма сложный философский вопрос. Но когда говорят о том, что за осуществление этого права должны быть ответственны медики, я вижу, что медиков просто подставляют.
Эвтаназия поневоле… Но разве эвтаназия неизбежна?
Страдания бедняги, подключенного к аппарату, действуют на нервы. Полно, да жизнь ли это? Растительное существование недостойно человека. «Большинство рассуждающих об этом просто лицемерят. Ибо в действительности эвтаназия широко практикуется в больницах для неимущих 1 .»
– говорит Ионеско в «Дневнике гражданина поневоле». Как нельзя лучше сказанное им подходит к России: знаю случаи, когда сестры воровали наркотические препараты, а безнадежным больным кололи воду.
Несколько иное – последняя помощь горячо любимому родному человеку. Можно и не открывать «Семью Тибо», семейную сагу Мартена дю Гара, на страницах которой врач Антуан делает инъекцию своему агонизирующему отцу. Я сталкивался с подобным в жизни. Медсестра реанимации, ухаживая за безнадежной родственницей восьмидесяти трех лет, призналась, что ввела ей смертельную дозу снотворного. «Зачем ее душе и телу мучиться, расставаясь! Ведь ее дух уже давно на небесах!» – плакала девушка.
Надо извериться во всем, чтобы поступить так. Или, наоборот, иметь много-много любви и веры… Но, задаю я себе вопрос, если бы то же самое совершила чужая, цинично ссылающаяся на закон холодножестокая докторица?
«В одном из немецких университетов, – продолжает Ионеско, – занятия ведет профессор-калека. У него врожденный порок костей. Он родился в пору нацизма, и мать прятала его, потому что гитлеровские врачи, генетики, биологи и социологи тоже не соглашались с тем, чтобы он жил. Эвтаназия для стариков, для калек, для инвалидов, аборт – это все часть целого комплекса: презрение к жизни, презрение к человеку, презрение к метафизике, презрение к личности; прежде всего общество, прежде всего здоровье нации, расы – все это напоминает нам гитлеровский миропорядок, и все это является частью тоталитарной «морали»… Единственное, чего хотелось бы мне, это чтобы эвтаназия практиковалась на самих эвтаназистах».
Посмотрим правде в глаза. Медики в наши дни оказались заложниками и жертвами собственных сказочных технических возможностей. А что будет завтра? Сегодня микрохирургия и лазеры, клонирование животных, генная инженерия, искусственное выращивание и пересадка органов, косметические операции и омоложение организма, врач творит чудеса. Но, как ученик чародея из одноименной баллады Гете, не может заткнуть фонтан и остановить хоть на время поток сметающих психологическую защиту новшеств.
К тому же общество, снабдившее врачей сказочной по возможностям техникой для продления жизни, эгоистично требует от них умения вовремя «распорядиться» ею. Мое личное мнение: рухнет последняя плотина, если эвтаназия будет признана законной. Видимо, это как раз хорошо понял американский суд.
– Медицина морально обречена, если по собственной слепоте позволит себе отказаться от «клятвы Гиппократа», от обеляющего врача первого принципа врачебной морали: «Не вреди!» – скажет писатель.
– Есть риск, что доверие к врачу и общественные позиции медицины в обществе будут непоправимо подорваны, – резюмирует культуролог.
– Может быть, кому-то нужна эвтаназия, – хватается за голову врач, – но для моих коллег она представляет огромную опасность.
Эйдельмановские чтения
Вера Мильчина
Десять лет без Эйдельмана
В нынешнем году исполнилось десять лет со дня смерти Натана Яковлевича Эйдельмана, а в будущем году исполнится 70 лет со дня рождения. С напоминания об этих цифрах (вполне эйдельмановского, если учесть пристрастие Н.Я. к «рифмовке» дат и чисел) начал свое вступительное слово, открывшее чтения, А.Г.Тартаковский.
Читать дальше