Оксана Кабачек - Врата в бессознательное - Набоков плюс

Попутно заметим: Набоков, разумеется, прекрасно осознавал связь витражей и арлекинов: «Постояннейшим же источником очарования в часы чтения на вырской веранде были эти цветные стекла, эта прозрачная арлекинада!» («Другие берега»).

Традиционный костюм арлекина: чередование красных и синих ромбов и полумаска черного цвета. Минимальный типовой набор цветов витражей в русских усадьбах рубежа ХIХ-ХХ веков мы находим в поэме «Возмездие» А. Блока: «красный, желтый, синий». (Таблица № 23.)

В. В. Набоков был синэстетик , т. е. человек с особенными, смешанными ощущениями [98;168], многоканальным видением мира: «цветным слухом», цветовым восприятием графем и пр. — с ощущением тех характеристик, которые для другого человека неразличимы [98;168]. Синестезия, особенно алфавитная хроместезия, является основной метафорой творческого сознания Набокова [39;37]. В «Других берегах» он приводит нужные нам индивидуальные синэстетические значения цветов графем (и фонем): «а», «р» — черно-бурый, «л» — белесый, «е» — охряной, «к» — черничный, «и» — светло-палевый, «н» — коричневато-белый.

Как пяденица, бабочка-арлекин, встречается в двух вариантах: желтом и оранжевом, так и индивидуальный ассоциативный код писателя был двояким: касался как графем (охряного «е»), так и фонем (светло-палевого, т. е. желтоватого, «и»).

Бабочки для Набокова — посланцы некоего высшего разума [91;215]; способ связи с кем-то или чем-то неведомым; ощущение этой связи возникает в состоянии экстаза, в который поэт и ученый впадает, глядя на порхающих бабочек [54]; бабочки и куколки (как предчувствие метаморфозы), как маркированный знак памяти, русского «потерянного рая», ностальгии, как шифр, несущий сообщение о характере и судьбе героя, как знак присутствия в тексте автора [135].

Сверхнасыщенный семантический раствор! «Эта страстная элегия памяти не лишена, мне кажется, патологической подоплёки, — считает сам Набоков, — уж чересчур ярко воспроизводятся в наполненном солнцем мозгу разноцветные стёкла веранды» («Другие берега»).

А, действительно, почему так ярко, так чересчур воспроизводятся? (Кстати, «чур» — это же древний предок: информация идет через него.) Почему прозрачная арлекинада цветных стекол так волнует автора, и один из наиболее устойчивых цветовых мотивов в «Память, говори» (и не такой уж редкий для других его произведений) — это мотив окон с цветными стеклами [39;35]?

В Выре венецианские витражи имели не только стандартные блоковские «красный, желтый, синий», но еще зеленый и прозрачный цвета. Черныйвитраж — нонсенс только при нормальных условиях. Стеклянный ромб из окна мог быть выдавлен, вырезан — и после этого исчезнуть. На его месте образовалась дыра ромбической формы, сквозная «рана». Она черного цвета.

Либо в ней зияет пустота запустения, либо виден черный фон штор — траур. Образ родины в беде. Вот и новая связь: «витраж» — «рана». И если следовать отечественному цветовому стандарту венецианских окон начала прошлого века, то выбит был красный ромб.

Исследователи проследили превращение квадрата в ромб в произведениях Набокова [90]; квадрат — это ромб на боку. Квадрат, как потенциальный ромб, тоже может означать рану: «…один квадратик был из рубинового стекла, и эта кровоточащая рана среди других бесцветных клеток ‹…› всегда меня глухо тревожила» («Лолита»). Рубиновые стигматы оптического феномена описаны и в «Других берегах»; знаток и примериватель (испытатель) сиринского творчества В. Н. Курицын поражен, что при совпадении всех остальных — общечеловеческих феноменов зрения, этот, рубиновый, ему не известен [74;120]. Он является личным достоянием В. В. Набокова.

Это проявление феномена родовой памяти?

Красный квадрат — это рот в крике и хлещущая алая кровь из свежей ордынской раны; рана подживает, становится буро-черного цвета, а рот — похожим на ромб. А рана иссеченного носа — на полуромб (и эту форму мы встречаем у некоторых разновидностей бабочек-арлекинов.)

Тема раны не могла не объявиться в романе «Смотри на арлекинов!», который писался во время решения «родовой» задачи: «После возвращения Аннетт из родовспомогательного приюта отголоски ее страданий, отзывавшиеся в темнейших коридорах моего мозга, и страшные витражные окна за каждым их поворотом — остаточный образ израненного устьица — долгое время угнетали меня, напрочь лишая силы» («Смотри на арлекинов!»). Напомним, что роды убивают другую героиню Набокова — Лолиту; глухо тревожащий героя романа рубиновый стеклянный квадратик — предвестник этого горя.