Оксана Кабачек: Врата в бессознательное: Набоков плюс

Протокол анализа затекста стихотворения М. Ю. Лермонтова «Парус»

Картинка «фабульного» слоя затекста: стеклянный мир (дворец Арктиды?), колокола и колокольчики, пение в храме. Насилие (крики, удары, разрушение). Противник на лошадях ворвался в стеклянный храм Арктиды? (Т. е. праистория?) Много шелеста, шороха, свиста. Это стражи храма — драконы и/или грифоны? Другие химерические животные? (Цокот может быть и их). Но и противники могут быть на неких животных, которые производят шипение и шорох. Змеи?

После шороха стали раскалывать деревянное. Крики продолжаются. Потом удары по мягкому (по людям?). Крики (или пение?), крики химерических животных и их бурчание.

Курлыканье в начале, в середине и в конце. Вспархивание.

Что в конце льют? Что капает? Не кровь ли? Или священная вода?

Итак, противник пробирается внутрь дворца, покой за покоем. Сначала сокрушил ворота, металлические двери, потом стал рушить, рубить что-то деревянное, потом стал бить по живому. М. б., не только крики, но и пение продолжаются? (Молятся своему Богу). Битва грифонов и Змеев?

Идея всего произведения (текст + затекст): «Парус» одинок и странен всем потому, что из другой эры, культуры (?). Помнит (или просто чувствует) гибель своего мира, которая произошла давно, в прошлых жизнях. Сейчас неприкаян. Этот мир ему чужд, не может принести счастья. А буря — попытка забыться или даже (если он буквально парус, ждущий бури!) найти кончину, понятную всем т. е. которая бы не вызывала подозрений).

2 тип Героя в затексте: он слабый, и раю не очень нравится его поведение, но его мотив и проблема понятны. Но это не игра со смертью, а скрытое самоубийство! Т. е. Лермонтов проиграл здесь один из вариантов поведения Одинокой личности, и, может быть, от него избавился. Другой вариант — игра со смертью, точнее, с роком, судьбой.

Кабачек Оксана Леонидовна — кандидат психологических наук, автор шести книг и около 300 научных статей по психологии чтения и литературного творчества, библиотерапии, психологии развития и исторической психологии.

Как результат ориентировки в неосознаваемых слоях произведения (об ориентировочной деятельности см. труды психолога П. Я. Гальперина [29] и др.).

Тогда люди были способны воспринимать анаграммы — распыленные в виде отдельных фонем и слогов табуированные имена богов и героев [9].

Не стоит думать, что это обсценная лексика: данное слово встречается в церковно-славянских канонических текстах.

полужирным шрифтом выделено то, что пригодится для конструирования смысла анаграммы.

В эту выборку политизированных, пропагандистских произведений не вошел махновский марш, ибо по тексту он вполне лирический и лишь в целом — воинственно-зажигательный, опирающийся на парадигму «война = охота», а не «труд», как аналогичные произведения времен Гражданской войны (Ср. охота есть «воля к власти как воля к жизни» [52;27].

Мы изучали пока только произведения европейской культуры, но в дальнейшем возможен и более широкий охват литературного материала.

См. труды психолога А. Н. Леонтьева: [78] и др.

О «Я — втором Я» писал психолог Ф. Д. Горбов [111].

Если кого интересуют постмодернистские читательские фантазии-«обсессии» про престарелого голого Набокова, лежащего на спине после выполнения супружеских обязанностей, его «веселый оскал безумия», или «пылкие планы насилия и насильничества», или «непрестанный напев блаженства» после «испускания ветров», или «экстаз первородного инцеста» — им сюда [47;77, 215, 126, 139, 203]. Наша книжка — про другое.

Не сама ли Вера Евсеевна, как предполагает Курицын вслед за З. Шаховской, всех оттолкнула от классика-Набокова? [74]. «Во многом надменный, недоступный, непостижимый „В.Н.“ был ее творением» [156;14], — пишет биограф Веры Набоковой С. Шифф.