Альфред Барков - Прогулки с Евгением Онегиным

Представляется, что текст романа дает нам возможность выявить облик Онегина как поэта. Ведь в «Примечаниях», которые следует безусловно отнести к корпусу романа в качестве его структурных элементов, Онегин выдает себя с головой. То, что с четырехстопным ямбом у него нелады, это ясно. Привлеченная на выручку идилия, имитирующая греческий гекзаметр, с белым стихом и цезурой – вот его идеал. А также приведенная в следующем, девятом примечании выдержка из стихотворения Муравьева – четырехстопный хорей. Вот это и есть истинный творческий паспорт Онегина – «в миру», не в данном романе. Если он что-то писал кроме этого пасквиля, то его личность как поэта следует определять по приверженности белому стиху, цезуре, по четырехстопному хорею и неладам с подбором рифм.

Если, конечно, под образом Онегина подразумевается какая-то реально существовавшая личность…

Здесь следует отметить подчеркнуто ироничную позицию книгопродавца (издателя) по отношению к «клиенту» – поэту Онегину. «Стишки для вас одна забава, Немножко стоит вам присесть…» – ведь этот издатель уже с самых первых своих слов буквально издевается над незадачливым Онегиным… «Вы разошлися по рукам…» – в лексиконе книгопродавца такой жаргон не является чем-то неожиданным… Но все же… С учетом стихов: «Но слава заменила вам Мечтанья тайного отрады», в которых тоже сквозит ирония, следующее непосредственно за ними «Вы разошлися по рукам» воспринимается не как профессиональное жаргонное выражение, а как развитие все той же иронии.

Вспомним, что под одной обложкой публиковалась не только первая глава с «Разговором»; там было еще несколько структурных элементов – примечаний самого Пушкина, который таким образом обозначил себя в качестве издателя по отношению к автору «Евгения Онегина». Подчеркиваю: под одной обложкой! Теперь сопоставим «Разговор» не с первой главой, а с явно написанным «Издателем» Предисловием. В обоих этих структурных элементах идет речь об издании произведения Онегина, в обоих идет речь о его издателе. Двух издателей в одном эпизоде быть не может. Отсюда логический вывод: язвительный книгопродавец «Разговора» и явно мистифицирующий читателя автор Предисловия, он же – «издатель» романа – образы одного и того же лица. Пушкина.

Таким образом, в один из «истинных» сюжетов романа вводится реальная личность – Пушкин. В соответствии с изложенной выше теорией мениппеи, появление в произведении образа реальной личности неизбежно влечет образование дополнительной, третьей пары комплементарных сюжетов, в которых образы героев обретают черты конкретных лиц. Отсюда гипотеза: поскольку в один из сюжетов романа введен образ Пушкина, то это должно сопровождаться введением и образа другой реальной личности, соответствующей образу персонажа «Разговора» (он же – рассказчик «Евгения Онегина», он же – сам герой романа).

Но возвратимся к приведенным выше шести лирическим «отступлениям». Онегин скрыл от нас еще один факт своей биографии, и вот здесь проговорился о нем. Он кого-то любил в молодости, но почему-то не допил свою чашу… Причем любил, когда еще не был поэтом… Нет, речь идет не о Татьяне – перед своей последней встречей с нею в будуаре он уже читал альманахи, «не отвергая ничего». В «альбоме», который он вел еще тогда, в деревне перед дуэлью, среди дневниковых записей есть и «онегинская» строфа из четырнадцати стихов… Да и «Путешествия» составлены теми же строфами… По крайней мере одна из них, сочетающая «скотный двор» с «Бахчисараем», явно написана еще до дуэли… А здесь же четко сказано – «Но я, любя, был глуп и нем». Значит, до Татьяны и до «ножек» он еще кого-то любил? До того как стал поэтом?

В разговоре с книгопродавцем он явно имеет в виду Татьяну, а не ту, самую первую любовь… Но это у Пушкина в окончательной редакции. А в черновике после стиха «Судьбою так уж решено» следовало:

С Татьяной Онегин не «находил язык небесный», «где вьются вечные струи». Это – о ком-то другом. Но в окончательной редакции, изъяв приведенные стихи, Пушкин тонко перевел все это в «комплекс Татьяны», очистив таким образом «Разговор» от упоминания о другой женщине. Это, правда, не помешало ему затронуть эту тему в тексте романа, в первой главе, но уже в более завуалированной форме. Контекст этой темы никак не связан с эпической фабулой, она присутствует только в лирической, «авторской» части, никак не влияя на содержание истинного сюжета. Следовательно, эта тема должна иметь отношение к какому-то другому, пока еще не выявленному эпическому сюжету.