Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

Действие «Манараги», второго романа, написанного Сорокиным в середине 2010-х годов и вышедшего в издательстве Corpus 10 марта 2017 года, тоже происходит в мире, где разрушены крупные геополитические объединения. В «Манараге» автор углубляется в риторику российских реакционеров, призывающих пересмотреть распад Советского Союза. Если в «Теллурии» более чем три четверти всех эпизодов отсылают к российским реалиям, протагонист «Манараги» путешествует по всему миру, а его сознание отражает глобальные дискурсы, в частности исламофобии и неонационализма.

В посткатастрофической и постисламистской Европе 2037 года, изображенной в «Манараге», реакционные дискурсы переплетаются с металитературой. Книги больше не издают, их хранят в архивах и музеях. Ностальгирующие по старым медиа предводители мафии, занимающейся сожжением книг — book ’п ’grill, — разъезжают по свету, чтобы для богатых клиентов жарить мясо и рыбу на огне, в который они бросают украденные первые издания классических произведений. Геза Яснодворский, главный герой романа смешанного «пострусского» происхождения, обнаруживает, что его специализация — русская классика — оказывается под угрозой, сначала из-за транскультурной мировой литературы, включая «Аду» Набокова1272, а потом из-за «молекулярной» машины, клонирующей книги внутри давшей название роману горы Манарага на Приполярном Урале 1273. Геза, представитель мафиозной группировки книгосжигателей, известной как «Кухня», борется с угрожающей его бизнесу опасностью, пока его не ловят на копировальном предприятии на Манараге и не подвергают промыванию мозгов, опять же, техническими средствами.

Геза защищает свою профессию, парадоксальным образом сочетающую в себе любовь к книгам с их сжиганием, в постапокалиптическом мире 2037 года, похожем на ретрофутуристический мир «Теллурии». Рассказчик вспоминает несколько волн «Второй исламской революции» 1274, затронувшей его семью и весь восток Центральной Европы, прибегая к штампам для описания сектантского терроризма:

Родители мои бежали: отец от православных фундаменталистов, мать — от исламских. Те и другие бородатые мракобесы хотели от населения любви и понимания, поэтому бомбили, жгли, резали и расстреливали нещадно 1275. Образ Европы, частично находящейся под властью исламистов, отсылает к резким исламофобским дистопиям, пользующимся необычайной популярностью, как, например, «Мечеть Парижской Богоматери» Елены Чудиновой (2005) 1276. Мир после катастрофы, где книги — антикварная редкость, вызывает в памяти и роман Татьяны Толстой «Кысь» (2000). В антиутопическом сжигании книг угадывается нечто знакомое по классическому произведению Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту» (Fahrenheit 451, 1953)1277. Этот далеко не полный список показывает, что «Манарагу», как и «Метель», надо воспринимать как очередной интертекстуальный коктейль.

Скептически настроенные рецензенты раскритиковали «Манарагу» как вторичный текст. Дмитрий Бутрин увидел в романе лишь набор обычных для Сорокина автоцитат 1278. Лев Данилкин отозвался о Сорокине как о старомодном классике, питающем отвращение к тому, что Данилкин, после того как сам встал на проимпериалистические позиции, рассматривал как единственно «подлинную» литературу — националистические произведения Захара Прилепина, поддерживающего оккупацию Восточной Украины. С точки зрения Данилкина, в антинационалистических мотивах в романе Сорокина нет ничего нового. Данилкин саркастически ставит Сорокину в вину <...> свежие и оригинальные соображения о дефиците в России демократии, к которым присовокупляется набор леденящих кровь прорицаний относительно новой опричнины, центробежных тенденций, китаизации, исламской революции1279.

Еще в 1996 году Данилкин выступал как литературный критик прогрессивных эстетических взглядов, ценивший «метадискурс» Сорокина. Однако, в отличие от Сорокина, Данилкин кардинально изменил свои политические убеждения и эстетические критерии. Теперь Данилкин критикует Сорокина ровным счетом за то, за что раньше хвалил. Сорокин, всегда прибегающий к чужим дискурсам, в «Манараге», как и в «Теллурии», использует их, чтобы исследовать реакционные политические идеологии. Нарисованная им картина особенно дистопична, если учитывать недавний расцвет исламофобских дискурсов, продвигаемых правыми публицистами, в том числе Орианой Фаллачи («Ярость и гордость» / La rabbia е I’orgoglio, 2001) и Тило Саррацином («Германия: самоликвидация» / Deutschland schafft si ch ab, 2010). Сорокин вступает в дискурсивно-литературное поле, наиболее ярким представителем которого является Мишель Уэльбек, который в романе «Покорность» (Soumissiori), написанном в 2015 году — до «Манараги», но после «Теллурии», — заявил, что антиутопическая (с его точки зрения) победа умеренных исламистов на президентских выборах во Франции в 2022 году вполне вероятна.