Дирк Уффельманн - Дискурсы Владимира Сорокина

Однако тема клонирования писателей, которой в романе отведены первые сто страниц, не выполняет, как мы видим позже, существенных нарративных функций в развитии сюжета. Для рамочного повествования в духе биопанка литературные творения клонов — лишь побочные продукты биохимического процесса выделения сала, «отход производства»721.

Основной продукт этого процесса, фантастическое голубое сало, по большей части так и остается под покровом тайны. Мы только понимаем, что речь о некоем всесильном топливе, за которым охотятся все, включая ретроградную секту «землеёбов», похищающих его из Генлаби-18, где его получает Глогер, но вплоть до фантастической развязки в финале романа возможности практического применения голубого сала читателю неясны722. Загадочная природа этого вещества побуждает к изощренным нарратологическим и семиотическим интерпретациям723, призванным разрешить неразрешимые противоречия, содержащиеся в тексте (например, между тем, что Глогер умирает в своем четырнадцатом письме, и тем, что он все-таки его написал724).

Кроме того, текстуальные «отходы производства» — далеко не единственный «чужеродный» элемент, вмонтированный в основной сюжет (или сюжеты) «Голубого сала». В разные части весьма неоднородного рамочного повествования вкрапляются и другие вставные эпизоды. Наиболее очевидный пример, полностью отвечающий традициям концептуализма, — один из ранних рассказов самого Сорокина, «Заплыв», написанный в строгом соответствии с соцреалистическим каноном (см. первую главу). В план будущего (2068 года) включен и вставной рассказ «Синяя Таблетка»725. Большой театр здесь изображен как футуристический очистительный завод726, а в финале рассказа голубое сало отправляется в прошлое — из 2068 года в 1954-й. Действие переносится в наполненный экскрементами театр, где идет спектакль, на котором присутствуют ведущие члены Центрального Комитета. В этой точке сюжетной линии, относящейся к 1954 году, звучит приписываемое Константину Симонову авангардное сочинение о паре кровопийц (в самом буквальном смысле) — «Стакан русской крови: пьеса в четырех действиях»727; его читает вслух Надежда Аллилуева, отправляющаяся в Германию с Хрущевым и всем семейством Сталина.

Два основных временных плана романа произвольно связаны между собой так называемой «воронкой времени»728, через которую кусочек таинственного голубого сала 1 марта 1954 года попадает в Большой театр729. Обстановка 1954 года только на первый взгляд выглядит исторически достоверной. Сорокин один за другим нанизывает вопиющие анахронизмы: Сталин и Гитлер еще живы; они вместе выиграли войну. В этой альтернативной исторической реальности Гитлер — педофил, насилующий дочь Сталина730, Аллилуева занимается сексом с Пастернаком и собственным пасынком, у Сталина есть еще два сына-трансвестита731, а сам он наркоман, мешающий немецкие возгласы732 с английскими ругательствами733, и — в довершение этого нагромождения анахронизмов — любовник совсем уже неисторического персонажа, графа Никиты Аристарховича Хрущева, к 1954 году уже удалившегося от дел и изображенного аристократом-декадентом734 наподобие маркиза де Сада. Сталин и Хрущев поглощают людоедское фондю, приготовленное из замученного Хрущевым молодого человека735, занимаются сексом и обсуждают циничную пародию на повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича» (1962) о роскошных БОУЕЛАГах Советского Союза736. Прилагательное «голубой», присутствующее в названии романа, в тексте приобретает разные смыслы, но не будем забывать, что это и наиболее употребимый разговорный синоним слова «гей»737. Тема гомосексуальности в романе возникает в сюжетной плоскости 2068 года в связи с Борисом Глогером и его письмами, а также в любовной сцене между Хрущевым и Сталиным.

Когда Сталин сообщает Хрущеву о голубом сале, полученном от землеёбов, Сорокин обращается к одной из своих любимых тем — отношениям Германии и СССР, которые он, как и в «Свадебном путешествии», «обогащает» тривиальной межкультурной психопатологией. Советские лидеры отправляются на Оберзальцберг на идиллическую встречу семейств Сталина и Гитлера, которых с начала германо-советской дружбы и установления нового мирового порядка на конференции, подменяющей собой Потс дамскую73 8, связывают самые добрые отношения. Этот вопиющий вымысел — даже не апофеоз банализации двух диктатур в романе: после интеллектуальной дискуссии о причинах слабой развитости философии в России739 Сталин произносит фразу, которую, если бы она содержалась не в тексте художественного произведения и не была через две страницы опровергнута740, в послевоенной Германии рассматривали бы как преступное отрицание ответственности немцев за Холокост: «Американцы уничтожили 6 миллионов евреев»741. Когда выясняется, что рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер — пособник Советов, Сталину наконец удается ввести голубое сало себе в мозг742, разбухающий в результате до размеров вселенной.