Елена Капинос - Поэзия Приморских Альп. Рассказы И. А. Бунина 1920-х годов

Значение местоимения «они» здесь слегка расплывается, «подтекает»; грамматически «они» – «могилы» и «развалины», это они обещают «несрочную весну», но у местоимения есть и другой оттенок. «Они» – это поэты, написавшие «Запустение», «Развалины» и множество других элегий на тему руин. Екатерининская элегия Державина увенчана аллегорией плачущей любви и изысканной анафорой, отозвавшейся в середине предпоследней строки («все», «все», «вся»). Последние четыре стиха «Развалин» нагнетают впечатление ужаса и омертвения, захватившего «все и вся», завершаясь образом осиротелой любви, столь характерным для Бунина:

Если подтексты из Державина и, особенно, Батюшкова в рассказе Бунина скрыты, то элегия «Запустение» (1834) дважды цитируется; поэтический неологизм Боратынского «несрочная весна» Бунин ставит в заглавие своей вещи [307]. «Странное» вне поэтического контекста словосочетание «несрочная весна» [308]появляется в элегии, описывающей не весеннюю, а осеннюю прогулку по давно оставленному героем родному имению:

Не стоит сомневаться в том, что «несрочная весна» означает не «природную», а элизийскую весну, длящуюся вечно, именно поэтому «несрочная весна» совместима с любым другим временем года. Словосочетание «несрочная весна» стоит у Боратынского в конце длинной лирической медитации и как будто закрепляет идею длительности, переводит реальное ощущение внушительного объема всей элегии и каждого ее отдельного стиха (разностопный ямб с преобладанием 6-стопных строк) в идеальный план. Подбирая заглавие и цитаты из «Запустения» для своего рассказа, Бунин сосредотачивает внимание именно на окончании элегии, где кажется, что лирический герой идет уже не по тропинкам парка, а вступает на «нездешние», бесконечные луга.

«Запустение» Боратынского – это классическая элегия на тему руин, поэтому в ней наличествует весь набор мотивов, присущих этому жанру: заглохшие тропинки, высохший пруд, ветхий мостик и т. п., но важны не столько мотивы, сколько ритм и пространственные векторы элегии, подробно описанные В. Н. Топоровым [310]. Лирический герой элегии не просто бродит по парку, он идет очень медленно, останавливаясь от того, что неверная дорога то и дело обрывается (и ритм стиха здесь моделирует обвалы: «Дорожка смелая ведет меня… обвал / Вдруг поглотил ее… Я стал / И глубь нежданную измерил грустным взором») и все время спускается вниз, от чего читателю передается ощущение холода преисподней. Лишь в самом конце мрачная печаль запустения сменяется надеждой на встречу со светлой Летейской тенью, именно этот, самый загадочный отрывок, цитирует Бунин на последней странице своего рассказа:

Конечно, в тексте Бунина тоже отзывается затрудненный и медленный ритм, заданный «Запустением» Боратынского. Дорога в заброшенное имение для героя Бунина полна непреодолимых препятствий, сама усадьба скрыта в глубине густых лесов («кругом – заповедные леса, глушь и тишина неописуемые» – 5; 122). Попав в дом, герой долго бродит по комнатам, беспрестанно останавливаясь в залах, кабинетах, покоях, надолго задерживается в библиотеке. Бунин как бы повторяет вектор движения лирического героя Боратынского – спускаясь вниз, в библиотеку, герой «Несрочной весны» оказывается будто бы в склепе:

Часто бывал я в нижних залах. Ты знаешь мою страсть к книгам, а там, в этих сводчатых залах, книгохранилище. Там прохладно и царит вечная тень, окна с железными толстыми решетками, сквозь решетки видна радостная зелень кустов, радостный солнечный день, все такой же, как сто, двести лет тому назад (5; 126).

«Вечную тень» сводчатых библиотечных залов освещает не только свет, пробившийся сквозь железные оконные решетки, но и свет пасторального четверостишия, найденного героем на шершавой странице книги «прошлого столетия». Поэтическая стилизация с играющим «во свирель» пастушком, «танцующий перелив чувств» (так характеризуется в тексте «переписанное» Буниным сумароковское четверостишие) – это солнечное пятно, похожее на светлую залетейскую тень, на «доступный дух» в заключительных стихах мрачной элегии Боратынского.