Рафаил Зотов - Рассказы о походах 1812-го и 1813-го годов, прапорщика санктпетербургского ополчения

1812-й год. — Чувства Русских при известии о нашествии. — Первая победа Витгенштейна. — Манифест об Ополчении. — Составлена С. Петербургского Ополчения — Обучение его в 5-ть дней. — 30-е Августа и Бородинская битва. — Освящение знамени. — Выступление — ИМПЕРАТОР АЛЕКСАНДР во время молебствия при отправлении. — и первые переходы. — Дневка. — Случай чрезвычайной усталости. — Сон на ходьбе. — Феофидова пустынь. — Известие о взятии Москвы. — Чувства наши при семь известии. — Великие Луки. — Двухдневный растаг. — Прием жителей. — бескорыстие купцов. — Невель. — Краснополье. — Пикет и Рунд. — Происшествие. — ужасный ночлег. — Разлив озера. — Утро. — Пикет. — Приказ о выступление — Всеобщая радость. — Ночлег у Юревичей. — Приготовления к сражению. — 6-е Октября. — Полоцкая битва. — Раненая лошадь. — Первые ядра. — Первая атака и ретирада. — Вторая — на штыки. — Кирпичные шанцы. — Взятие их. — Третья атака. — Баварцы прорываются на штыках. — Раненые офицеры. — истребление Баварцев. — Стрелки. — Мы прорываемся до батареи. — Отступаем. — Большая кавалерийская атака. — Наше безвременное участие. — Атака против нас. — Отчаянный бои. — Все изрублены. — Падение и сон. — Пробуждение. — Место перевязки. — Два доктора. — Операции. — Спасение ноги. — Ужин. — Каша с сальною свечою. — Утро 7-го. — Отправление в Юревичи. — Вечерь. — Пожарь. — Известие о взятии Полоцка.

1812-й год Какое волшебное слово! Какие великие воспоминания! — 24 года прошли с незабвенной этой эпохи, а исполинские события все еще представляются воображению нашему как сон вчерашней ночи, который все еще мечтается нам со всею живостью, со всею силою, — которого малейшие подробности мы стараемся припомнить себе, — и отыскав их в нашей памяти, с наслаждением спешим рассказать нашему семейству, нашим знакомым. Четверть столетия протекло с тех пор; едва половина нынешнего поколения принимала деятельное участие в этой величественной драме; остальные исчезли со сцены — и только изредка повторяются имена их в кругу друзей и родных. Пройдет еще четверть столетия— и может быть ни одного уже из действующих лиц не останется на земле. Зато память о делах их будет прочнее многих памятников, воздвигаемых суетностью человеческой.

Рассказ самого незначительного сотоварища [1] Барон Штейнгель вскоре после похода издал исторические записки о Санкт — Петербургском ополчении. Описав все сражения, в которых оно участвовало, он сохранил даже имена всех Офицеров, которые отличились. Во 2-й части, стран. 173 и 174 описан и я малозначащий Прапорщик, — и, не имев чести лично знать Автора, даже не видав его никогда, я чрез двадцать лес приношу ему всю мою душевную благодарность, за его слишком лестный обо мне отзыв, которым я все таки однако горжусь. великих действователей того времени, конечно не может быть занимательным, ни в историческом, ни в военном, ни даже в литературном отношении, — но для наблюдателя он может служить изображением великого духа той эпохи, одушевлявшего Россию во всех концах, во всех сословиях;—а для устаревшего соучастника в ратном деле, этот рассказ освежит и омолодит все былое, все славное, все молодецкое. И если молодой ус расцветающего воина поднимется с сожалительною улыбкою при заглавных словах: Прапорщик и ополчение — поседелый ветеран верно с искренним удовольствием прочтет несколько страниц, напоминающих ему знаменитые имена Витгенштейна, Кляссиц, Полоцка и Березины.

Как ранний и прилежный ученик я уже на 16 летнем возрасте окончил учебный курс, и с важным для меня званием (студента 14 го класса) вступил в гражданскую службу. — Кто в молодости не мечтал о красоте военного мундира, о прелестях походной жизни и о славе бранных подвигов? — Что же? — К стыду своему должен сознаться, что мне и на ум тогда не приходили подобные мечты. — Пристрастившись к поэзии и астрономии, я во сне и наяву видел только эллипсисы комет и торжественные оды, населял в жару юношеской мечтательности все видимые миры, всю огромность мироздания, жителями разнообразных Форм, свойств и долговечности — и вместе с тем потел над 4-х стопными ямбами; воображал, что буду вторым Невтоном и Державиным, — и теперь чрез 25 лет с горьким, но смиренным самосознанием вижу, что ни та, ни другая страсть не принесли мне ни пользы, ни известности, — и что подобно миллионам мечтателей остался в очень тесной сфере посредственности и незначительности.