— Леонид, ты?
— Да я, я! Приходи скорее.
— Что случилось?
— Приходи скорее, говорю. По телефону рассказывать не буду.
Через десять минут я входил в монтажный корпус. Ребята, какие-то растерянные, стояли около отстыкованного контейнера. Не менее растерянным выглядел и Леонид Иванович.
— Я уж и говорить тебе бо-боюсь, — заикаясь произнес он. — Смотри сам… — и Леонид Иванович показал рукой куда-то вниз под подставку.
— Что там, что случилось?
— Мы стали разъемы крышками закрывать. А перед этим я велел все контакты тщательно осмотреть. На донном разъеме… один контакт… погнут. Здорово погнут.
Я лег на подстеленный коврик, взял в руки переноску. На нижней полуоболочке два штепсельных разъема, через них проходят электрические цепи, соединяющие приборы с ракетой. В каждом разъеме — по пятьдесят контактов. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что слово «погнут» мягковато. Почти в центре контактного поля один из контактов был согнут чуть не пополам.
Дыхание в груди сдавило, на лбу выступила противная влага. Ведь испытания прошли! Все закончено. Как же так? Как же теперь? Что делать? Ведь это срыв, полный срыв пуска. Надо все разбирать, до разъема изнутри добираться… боже мой! Ведь здесь работы на неделю. На неделю!!!
Через секунду я был у телефона:
— Юрий! Юрий Степанович!!! Срочно в монтажный корпус! — только это я и успел произнести.
Юрий, очевидно, по голосу понял, что уточнять по телефону причину вызова бессмысленно. Его покрасневшее от пробежки по морозу лицо вдруг как-то сразу побледнело.
— Схему! Немедленно электрическую схему! — и он помчался на второй этаж.
Через минуты три вернулся, на ходу разглядывая схему подпайки проводов к этому злополучному разъему.
— Какой разъем? Первый?
— Первый…
— Номер контакта?
— Да не посмотрел я, какой номер.
Двое монтажников нырнули под подставку. Юрий Степанович, глядя на схему, кивнул мне. Я подошел.
— Вот смотри. На первом разъеме из пятидесяти контактов занято сорок девять, свободен тринадцатый.
— Ну, какой же? — не выдержав, крикнул я рабочим.
— Да никак не разберемся…
— Вылезайте-ка быстрее, я сам посмотрю! — Юрий Степанович присел на корточки, потом лег на коврик, пытаясь протиснуться под днище отсека. А это, при его богатырском росте, было, прямо скажем, далеко не просто.
— Ну, ведущий, ты в рубашке родился, — послышалось снизу. — Тринадцатый!..
Мороз был страшный. Да еще с ветром. В обычной одежде полчаса — не больше — пробудешь на козырьке старта. По такому морозу пройтись, пробежаться, а не работать. Спасло нас только то, что, умолив трудно умолимых хозяйственников, мы получили со склада меховые куртки, брюки, унты, шлемы, как полярники.
Не обошлось без затруднений. Когда кладовщица посмотрела на фигуру Юрия Степановича, ее неприступно-официально-беспристрастно-холодное лицо оживила саркастическая улыбка: на эту фигуру — размер пятьдесят восемь — шестьдесят, рост пятый — дескать, где комплект достану? Копались долго, но нашли. Куртка поношенная, потертая, брюки новые, унты нормальные — теплые, собачьи. И стал наш Юрий Степанович старым вверху, новым внизу. Повод для подтруниваний. А его дай только — зубастых много.
Ракета на старте. От новой ступени, удлинившей ее стройное тело, она казалась еще более изящной. Появились новые этажи и на фермах обслуживания — площадки, узенькие лестнички-трапы, сваренные из металлических прутьев. Шутили наземщики: «Пока вы здесь ракету готовите, мы по своим стремянкам раньше вас до Луны доберемся».
Трудно было при ветре наверху, а нам только там и полагалось работать. Черт ее знает откуда, но на всех весьма немонументальных лестничках, переходах, площадочках, покачивающихся на ветру, порой образовывалась тоненькая такая, на глаз незаметная корочка льда. Вот и карабкайся на сорокаметровой высоте в меховом костюме по такому «оборудованию». Цирк!
В меховых рукавицах неудобно, скользко. А голые руки стынут тут же, того и гляди, приварятся к ступенькам, отдирай тогда с кожей. Но ведь надо! Стонали, кряхтели, но лазили. Надо. Одно хорошо было: на самый верх по специально проложенному трубопроводу подавался теплый воздух. Мы-то мороз с ветром переносить могли. А вот наше детище — существо более нежное, деликатное — не способно было один на один схватываться с природой. Правда, в земных условиях. В космических оно должно было уметь все.
Воровали мы у приборов калории, порой направляя теплый воздух себе за пазуху или подставляя под него окоченевшие руки. Так работали и в новогоднюю ночь. Новый год. 1959-й. Старт назначен на 2 января. Очень хотелось сделать этот запуск новогодним подарком, повесить, по выражению наших ребят, «на елочку», но астрономия, небесная механика — науки строгие. Им нет дела до наших праздников. Только 2 января. Жаль, конечно.
Читать дальше