Из современной английской новеллы

— Так-так, продолжайте, — оживился мистер Росситер.

— Жена у меня стала прямо ходячей энциклопедией. Каждый день решает кроссворды. Говорит, что теперь это ей дается куда легче.

— Я набила руку, когда болела, — сказала миссис Тайлер.

— Она совсем не обращает внимания на свое здоровье, мистер Росситер.

— Нельзя же пугаться каждый раз, когда чихнешь, — сказала миссис Тайлер.

— Хватает ли вам пенсии на жизнь? — сказал мистер Росситер. — Напишите мне подробно, сколько вы получаете, какая у вас страховка, какие расходы. Дайте ваш адрес Главному распорядителю. Не исключено, что нам удастся найти для вас какие-то дополнительные источники дохода.

— Видите ли, их можно найти и ограничивая себя в чем-нибудь, — сказал мистер Тайлер. — Я прежде курил дорогие сигареты, а когда возросли налоги, перешел на самокрутки.

— Потом мы везучие, — сказала смеясь миссис Тайлер. — Как-то раз, давно уже правда, выиграли деньги в лотерее и вместе с еще двумя парами проехали из конца в конец всю страну — у нас тогда была роскошная машина, и у них такие же. Ах, что это было за удовольствие. Каждый вечер, если удавалось проехать намеченный кусок пути, мы вылезали из машин и бросали что-нибудь в воздух. Мужчины — серебряные доллары. У нас, жен, монет не было, так что мы швыряли туфли. Дороги попадались разбитые, машины то и дело застревали, колеса буксовали, и колдобин от этого становилось еще больше, так мы, жалея наши замечательные американские машины, катили по выжженным солнцем лугам, по прерии, и не могли налюбоваться просторами нашей земли, которые видели в первый раз. Да, мы тогда и веселились, и дурачились напропалую — и живы все до сих пор.

— Ты со вчерашнего дня опять что-то расклеилась, — сказал мистер Тайлер. Голос его звучал глуше — он, видно, положил трубку на стол и вышел в соседнюю комнату взглянуть на жену.

— Я вам расскажу кое-что о том, как мы живем, мистер Росситер, раз уж вы столь любезно попросили у нас адрес. Так вот, у нас за входной дверью есть старый почтовый желоб с ящиками, теперь такими не пользуются. На нем висит объявление. Я его списала и сейчас вам прочту:

Объявление

Пользование почтовым желобом прекращается.

Домовое управление уведомило нижеподписавшегося, что не намерено возобновить аренду почтового желоба, а потому мы ставим жильцов в известность, что с первых чисел февраля 1951 года пользование желобом будет прекращено, а сам желоб — демонтирован.

Подписано представителем Евфратской компании почтовых желобов.

— И знаете ли что, — сказала миссис Тайлер, — прошло почти четверть века, а желоб по-прежнему тут, и сама я тоже.

Филип Скроуп и Нора Скроуп, оба университетские преподаватели, сидели у себя в кабинете перед увеличенным снимком человеческого мозга. Прежде, когда Филип с Норой не были еще женаты, на этом месте висело средневековое распятие шотландской работы, доставшееся Филипу от родителей — семейство было пресвитерианское, и где-то в глубине сознания Скроупов-младших еще таился господь. Низринуть божество не так-то просто. На фотографию падал свет дуговой лампы, какими пользуются в операционных, полученной ими на Рождество в подарок от знакомого в стесненных обстоятельствах. На камине в беспорядке стояли фотографии, лежали морские раковины — память о медовом месяце на Майорке, — серебряная георгианская погремушка и недоеденный персик из домашней оранжереи, где в свободные часы любил возиться Филип. Камин и снимок на стене не очень вязались друг с другом.

Филип и Нора, любящие супруги и люди разносторонне образованные — впрочем, не без пробелов, то есть смутных представлений о том, что они намерены были узнать, но еще не успели, — угощали сандвичами с салатом Пембертона Джонсона, тоже преподавателя. Гость вел разговор о греческом писателе, брошенном за решетку в Афинах.

— В "Эмнисти" говорят, что он умрет, если его не вызволить, у него больная печень. Надо что-то делать. Ведь большой поэт, в конце концов.

— Пускай бы маленький, какая разница? — сказала Нора. — Пускай бы вообще не поэт, ну и что?

— Тебя послушать иной раз, так создается впечатление, будто литература для тебя ничего не значит, — глядя на нее стеклянными глазами, сказал Пембертон, хотя сама комната, заваленная книгами, красноречиво свидетельствовала об обратном.

— Никому не попадались мои носки? — спросил Филип. — Может быть, потом перейдем в оранжерею? — Он неуклюже поднялся со стула и стал искать носки.