Сергей Ильичев - Бесогоны

– Ну и дела… – волна удивления прошла по аудитории.

– А теперь я предлагаю вам вспомнить нашу классику, в которой сохранен был этот самый собирательный образ Никиты Бесогона… Что вы так на меня смотрите? Думайте…

На какое-то время в аудитории вновь наступила тишина.

Первым оживился семинарист Иван Хватов.

– Есть такая историческая повесть про Никиту Кожемяку… Правда, я уже не помню, кому он там бока наминал…

– Теплее… Еще?

– А если взять Илью Муромца и Соловья-Разбойника, которого он в мешке принес в град Киев. Не беса ли тогда принес? – высказал свое предположение семинарист Юрий Демидов.

– Любопытная версия… Кто следующий?

– Тогда уж вспомним Гоголя… – начал с места Павел. – Разве не об этом же разгуле бесовской челяди писал в повести «Вечера на хуторе близ Диканьки»? И про кузнеца Вакулу, оседлавшего черта…

Тут часть семинаристов захлопала.

– Позвольте уж тогда и мне вспомнить еще одного всем вам известного героя… – начал батюшка Михаил. – Простого мужика, посрамившего скупость попа из пушкинской «Сказки о попе и его работнике Балде», который с превеликой радостью гонял чертей…

И тут семинаристы уже не сдержали своих эмоций…

Но, когда общее возбуждение немного улеглось, Фома снова поднял руку для вопроса.

– Вы, если я не ослышался, обмолвились о дружбе Никиты Бесогона с царем Иоанном Грозным…

– Не ослышался…

– Так вы что-то знаете?

– Скажем так, слышал, – ответил любопытному семинаристу монах.

– От кого?

– Сорока на хвосте принесла…

– Расскажите?

– Придется… что с вами поделать, раз вы такие дотошные… А начнем, пожалуй, с самого детства, точнее, с самого момента рождения Никиты Бесогона. Но сразу хочу обратить ваше внимание, что сей рассказ относится к сфере народного предания.

– И вы все это время молчали? – протянул семинарист Геннадий.

Монах лишь улыбнулся и начал новый рассказ.

– Баня была жарко натоплена. Стоявшая широко расставив ноги, опирающаяся на полати немолодая уже женщина обливалась потом. И вот долгожданное, у Бога вымоленное чадо показало свою светлую головку…

– Тужься, матушка, тужься, – командовала властная старуха. – Малек осталось… вон и головка уже видна…

Обессиленная женщина сделала еще одно усилие, и целехонький младенец, еще соединенный с мамкой пуповиной, в тот же миг, будто сам, выпрыгнул прямо на подставленные руки заботливой повитухи.

Женщина медленно опустилась на полати.

А повитуха, перерезав пуповину, уже начала обмывать младенца.

– Мальчик! – сказала она громко, чтобы мать услышала. А потом, уже тише и с грустью добавила. – Жаль только, что отец уже не порадуется о твоем рождении.

Но тут же и смолкла, поняв, что неосторожно произнесла-таки лишнее.

– Кто не нарадуется, о чем ты, Мария, глаголешь? – тихо, но требовательно спросила она.

Повитуха сделала вид, что занята младенцем.

– Почто молчишь? – вновь обратилась к ней уставшая после родов мать. – Сказывай, если что узнала…

А та в ответ лишь глаза отводит, поднося к материнской груди уже омытого младенца.

Мать, увидев свое чадо, враз обмякла и, приняв младенца, бережно приложила к груди…

Дождалась, пока живительное молочко не потекло в его уста, и лишь после этого, немного успокоившись, вновь обратилась к повитухе.

– Что случилось с моим мужем, Мария?

– Он домой-то когда возвращался… – начала и тут же смолкла Мария.

– Не томи, сказывай все, как на духу, – уже настаивала роженица.

– Я и сказываю… Он, когда товар-то свой весь продал, то не стал товарищей дожидаться, к тебе, видно, шибко торопился… Вот его на дороге лихие люди и повстречали… Сказывают, что он им сам все отдал, чтобы жизнь, значит, ему сохранили, лишь бы тебя с младенцем увидеть…

– И что же там произошло? – уже почти шепотом вновь спросила она хорошо знакомую повитуху.

– Говорят, что он нечаянно кого-то из тех разбойников опознал… Кого-то из своих, вроде бы местных… – сказала и смолкла, чтобы не сказать ей самого страшного…

Но она и так уже все поняла.

Все дело в том, что, прожив с любимым и венчанным мужем почти двадцать лет, она так и не смогла до сего года зачать. Этого же только и просила, этого и вымаливала, стоя по ночам на коленях в молитве ко всемогущему Творцу.

И вот теперь, выносив и в муках родив вымоленного сына, она поняла, какой ценой, возможно, ей пришлось за него заплатить, отдав Богу не иначе как взамен любимого мужа…