Леонид Ушкалов - Григорий Сковорода

Когда же ребенок немного подрастет, на помощь родителям приходят профессиональные педагоги. Для них первейшим и важнейшим заданием является распознание «сродности» ребенка к тому или иному делу. Конечно, сделать это очень непросто, но вполне возможно, учитывая то, что «всякая тайна имеет свою обличительную тень». «Смотри, – говорит философ, – когда мальчик, сделав для игрушки воловье ярмо, налагает его щенкам или котикам, – не сия ли есть тень хлебопашеской в нем души? И не позыв ли к земледеланию?.. Если припоясывает саблю, – не аппетит ли к воинствованию?..

Когда трехлетний отрок самовольною наслышкою перенимает божественные песни, любит заглядывать в священные книги, перекидывать листы, смотреть то на таинственных образов картинки, то на буквы, – не сие ли обличает тайную искру природы, родившей и зовущей его в упражнение богословское?»

Говоря о «тайной искре природы», скрытой в душе каждого ребенка, Сковорода имеет в виду глубинную «софийность» бытия, в частности некую предустановленную гармонию между человеком и обществом. Все сотворенное Богом – это не что иное, как прекрасная «божественная комедия», а человек – актер «на театре жизни». Это старое представление о «театре мира» (theatrum mundi) и человеке-актере имеет у Сковороды глубокую религиозную подоплеку. В конце концов, философ говорил здесь о «разнообразной Премудрости Божией», то есть о тех многочисленных ветвях Божьего промысла, которые, вместе взятые, составляют «плодоносный Церкви, яснее сказать, общества сад». Отождествляя Церковь, как мистическое Христово тело, с обществом, Сковорода утверждал, что должный порядок царит здесь только в том случае, «когда каждый член не только добр, но и сродную себе разлившейся по всему составу должности часть отправляет. И сие-то есть быть счастливым, познать себя, или свою природу, взяться за свою долю и пребывать с частию, себе сродною, от всеобщей должности».

Таким образом, воспитание должно быть естественным, то есть основываться на врожденных способностях. «Всякое дело, – говорил Сковорода, – преуспевает, если она [натура] путеводствует. Не мешай только ей, а если можешь, отвращай препятствия и будто дорогу ей очищай; воистину сама она чисто и удачно совершит. Клубок сам собою покатится из горы: отними только ему препятствующий претыкания камень. Не учи его катиться, а только помогай. Яблоню не учи родить яблоки: уже сама натура ее научила. Огради только ее от свиней, отрежь сорняки, очисти гусень, отврати устремляющуюся на корень ее мочу и прочее. Учитель и врач – не врач и учитель, а только служитель природы, единственной и истинной и врачебницы, и учительницы. Если кто чего хочет научиться, к сему подобает ему родиться. Ничто от людей, от Бога же все возможно».

Сковорода хорошо видел, что душа его воспитанника от природы стремится к «чистым музам», и старался сделать так, чтобы она не сворачивала с истинного пути. Он советует ему читать хорошие книги, наслаждаться изысканной музыкой, которая является «великим врачевством в скорби, утешением же в печали и забавой в счастии», искать настоящих друзей, а на житейский театр смотреть свысока, чтобы научиться быть мудрым, наблюдая за человеческой глупостью. «Ибо если бы мы, – говорил Сковорода Ковалинскому, – как говорит Теренций, учились на опыте других, извлекая из него нам полезное, и если бы мы всматривались в жизнь других, как в зеркало, то гораздо менее к нам было бы применимо изречение: «опыт – наставник глупцов». Такое поведение, помимо того что оно очень полезно, доставляет нам также чрезвычайно приятное зрелище и составляет значительную долю умозрения тех мудрых людей, которые, как говорится, плавая в гавани, используя чужие несчастия, подобны гомеровским богам, которые с небес радуются не тому, что с другими что-либо произошло, а тому, что видят себя непричастными к этим бедствиям, находящимися в безопасности. Ибо к чему нам эти великолепные зрелища язычников? Разве мир и народ не лучшее зрелище, к тому же бесплатное наподобие известного Пифагоровского торжища». Сковорода здесь имеет в виду пересказанную Цицероном в его «Тускуланских беседах» историю о том, как на вопрос флиунтского правителя Леонта, кто такие философы и чем они отличаются от других людей, Пифагор ответил: наша жизнь напоминает праздничное торжище: одни люди хотят получить на нем венок славы, другие приходят ради того, чтобы разбогатеть, а третьи, самые мудрые, не ищут себе ни аплодисментов толпы, ни барышей, а приходят только, чтобы посмотреть, что и как здесь происходит, то есть, отложив все дела, внимательно присматриваются к природе вещей, – вот именно их и называют философами.