Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Но и эта попытка предотвратить гибель старообрядцев оказалась безуспешной: «дом был со всех сторон обложен льном, соломой, стружками, смольем и мгновенно запылал так, что к нему нельзя было приблизиться» [733]. На крыше горящего дома появились несколько старообрядцев. Они «начали бросать в народ серебряные монеты, тетради, платье, старопечатные книги, приговаривая: “Поминайте нас и спасайтесь сами!”» [734].

После последнего в старообрядческой истории крупного самосожжения местные чиновники осмотрели оставшееся выморочное имущество и пришли к неожиданному выводу. Крестьянское хозяйство оказалось «устроено самым удовлетворительным образом». Незадолго до гибели хозяин «занимался им до последних дней рачительно». Он заблаговременно подготовил яровые поля «и рассчитывая на скорую обработку парового участка, заготовил для оного навоз, хлеба чернового у него осталось весьма довольное количество, скот домашний и лошади хорошо содержимы» [735]. Внезапная добровольная гибель вполне благополучных людей и рачительных хозяев представляется, с учетом всего известного об умелых старообрядческих проповедниках, вполне закономерной. Хорошо поставленная старообрядческая агитация в пользу самосожжений затрагивала самые разные, в том числе и вполне успешные, слои населения, побуждая в одночасье отказаться от привычного жизненного уклада, от всего того, что еще вчера казалось бесконечно ценным, дорогим и искать спасения души в пламени массового самоубийства. Здесь мы имеем дело с особой формой самоубийства – альтруистическим суицидом, который характеризуется «полной интеграцией с социальной группой». Для этой разновидности самоубийств типично «намеренное принесение себя в жертву в соответствии с представлениями о необходимости выполнения тех или иных общественных норм и правил» [736].

По мнению старообрядцев-участников самосожжения, от установившейся в России власти Антихриста надлежало спасти не только как можно большее число людей, но и наиболее почитаемые, древние предметы церковного обихода. Евфросин считал эти варварские действия самосожигателей постоянным, неоднократно повторяющимся явлением: «церкви пограбя, святыя иконы и божественные книги с собою окаянии окаянно сожигают» [737]. Он проклинал тех, кто «дерзнет на такую пагубу, еже церкви пограбя, иконы и книги и церкви дерзнет бесчестити и собрався, аки в хлев и яко свинии, запалятся».

И в загробной жизни и на «этом» свете их ожидают наказания: «да и живи отвергнутой от церкви и, умерши самоубийством, отлучатся от исполнения и числа христианска, богоборцы и иконоборцы да нарекутся и книгам сожигатели, православию губители» [738]. Разумеется, захват значительного количества ценного храмового имущества был возможен только в тех случаях, когда за старообрядцами оставался колоссальный численный перевес, и они могли свободно грабить приходские церкви. Первые сведения о гибели икон, книг и прочих церковных предметов относятся к концу XVII в. и обобщены авторами «Жалобницы». По их словам, перед самосожжением в Палеострове старообрядческий наставник Игнатий, «взяв множество книг и чудотворныя иконы, и прочия церковныя вещи, и ту пожгоша сами себе вси от мала до велика их, и иконы же, и книги, и церковь пожгоша» [739]. Иногда старообрядцы сжигали во время «гарей» вообще все движимое имущество, которым они на данный момент располагали. Так, судя по документам о самосожжении 1748 г. в Белослуцком стане Устюжского уезда, «был у раскольников скот, хлеб и скарб», но «все без остатку превратилось в пепел» [740].

«Отразительное писание» позволяет дополнить трагическую картину подготовки к гибели в огне новыми подробностями. Перед вторым самосожжением в Палеостровском монастыре старообрядцы захватили церковные книги в трех окрестных храмах, а также забрали древние иконы, несмотря на то, что местные жители пытались откупиться и предлагали огромную по тем временам сумму: «триста рублей мужики откупу давали». Местные старухи, живущие на погосте, обратились к наставнику самосожигателей с мольбой: «со слезами возопиша: “Государь Емельян Иванович! Отдай нам иконы Господа ради!”». Но и тогда старец остался непреклонен. Более того, он недвусмысленно пригрозил разрушить местный приходской храм: «За ваши де слезы и церковь вам оставих; – приводит его высказывание Евфросин, – аще ли еще восплачете, то и столп тот разорю, сиречь церковь до основания раскачаю!» [741].