Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Итак, принимаемые против самосожжений меры носили противоречивый характер, как и в целом петровское законодательство по «раскольничьим» проблемам. Известно, однако, что сформировавшаяся в XVII в. тенденция к богословским спорам со старообрядческими наставниками получила продолжение в первой половине XVIII в., что привело к появлению ряда объемистых публицистических произведений, призванных разоблачить старообрядческие заблуждения и таким путем остановить «огненную» смерть. Во второй половине XVIII в. мы вновь наблюдаем противоборство двух тенденций: репрессивные меры постепенно, с большим трудом вытеснялись «увещеваниями».

Вторая половина XVIII в. – особый период в истории взаимоотношений старообрядцев и российской власти. К концу царствования Елизаветы Петровны отношение к поборникам старой веры начало коренным образом меняться. Императрица впервые смягчила меры против участников «гарей». Она велела карать их не реальной казнью, а «политическою смертью». Эта разновидность наказания, «как известно, состояла в том, что виновного клали на плаху и объявляли ему смерть, а потом, подняв с плахи, посылали в каторжные работы» [526]. Факты реального применения этой странной для современного человека кары мною не обнаружены. Но, судя по этому распоряжению, сам подход к старообрядцам, даже самым радикальным и ненавистным власти, все же, пусть лишь в теории, заметно менялся. Так, в 1752 г. оренбургский губернатор И.И. Неплюев писал казанскому епископу Конашевичу, известному своей непримиримой позицией в отношении старообрядцев: «прошу Ваше Преосвященство оставить оных еретиков в покое, дабы в таком народе конфузии не учинить, причины не подать к побегу или к такому отчаянию, как в недавних годах в Исетской провинции случилось, что сами себя жгли» [527].

В целом административные распоряжения и законы этого времени (в особенности 1760-х гг.), в той или иной степени связанные со старообрядцами, «направлены скорее против преследовавших раскол, чем против самих раскольников» [528]. Причиной постепенного отказа от наиболее радикальных форм преследования старообрядцев в 1760-х гг. стала забота о заселении южных, слабо освоенных окраин России. В 1761 г. появился императорский указ, приглашающий старообрядцев, в разные годы покинувших империю, вернуться назад и поселиться на вновь обретенных благодатных южных территориях Отечества. Добровольное переселение старообрядцев становилось возможным только после гарантий безопасности от преследований и предоставления им льгот в вероисповедании. Петр III дал старообрядцам неслыханное ранее обещание о том, что «в содержании закона по их обыкновению и старопечатным книгам ни от кого возбраняться не будет». В целом его краткое правление расценивается исследователями как благоприятный период, когда «прекращается открытая борьба правительства с расколом» [529].

Данные конкретных следственных дел о самосожжениях старообрядцев также показывают, что во второй половине XVIII в. репрессии постепенно, очень медленно уходили в прошлое. Так, в 1752 г., получив информацию о подготовке к самосожжению в деревне Шипиницкой в 60 верстах от Барнаула, местная духовная консистория потребовала от Колывано-Воскресенского горного начальства принятия решительных мер. Однако при этом консистория настаивала на отказе от применения силы по отношению к тем, кто добровольно откажется от самосожжения: «дабы они от того их душепагубного раскольнического заблуждения отстали и впредь расколу не содержали, увещевать с кротостию, духовно, без озлобления». Тех, кто остается «в замерзелой раскольнической прелести упорственны», следовало под караулом препровождать в заводскую канцелярию [530]. При этом консистория ссылалась на неизвестный указ императрицы, предписывающий не допускать «к сгорению собраний», ловить их участников и «отсылать оных в духовные правительства к увещанию и церковному соединению» [531].

Непосредственно на местах за борьбу против самосожжений всегда отвечали случайно оказавшиеся поблизости, зачастую абсолютно не готовые к такой деликатной роли воинские «команды». В Российском государстве в этот период такая практика была вполне обычной. Точно так же местные власти вели борьбу с разбоем и многими другими правонарушениями [532]. «Команды» руководствовались краткими инструкциями, которые всякий раз специально, поспешно, не обладая полной информацией о происходящем, составлял по такому случаю один из перечисленных выше органов власти. Так, в 1754 г. к старообрядцам, собравшимся для самосожжения неподалеку от Барнаула, в дер. Шипициной, по «определению» (приказу) Колывано-Воскресенской горной канцелярии отправился геодезии прапорщик Пимен Старцев «с пристойною командой» [533]. На основании архивных материалов середины XVIII в. Д. Сапожников описывает случай, когда в Каргопольском уезде для борьбы с самосожигателями наскоро собрали крестьян из окрестных волостей [534]. Такого рода «гонители» далеко не всегда становились серьезной угрозой для старообрядцев, по многократно апробированному во время предшествующих «гарей» сценарию последовательно и неуклонно готовящихся к «огненной смерти». И все же в научной литературе, посвященной проблемам самосожжений, нередки упоминания о том, что страх перед гонителями и боязнь неизбежных пыток в случае ареста становились заметным фактором в организации самосожжений. Ведь путь к спасению и к нормальной жизни у тех, кто каким-либо образом проявил склонность к участию в «гари», явно отсутствовал [535].