Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

«Увещание» начинается с характеристики старообрядческих самосожжений, которые по сути дела отождествлялись с тяжелым психическим расстройством: «многие обретаются таковые, которые от невежества или безумия, или от крайняя злобы своея, себе сами доброхотно зла желают и здравия и жития напрасно лишаются». По распоряжению Петра Великого Синод решил объяснить таким невеждам, что «не всякое страдание, но токмо страдание законно бываемое, то есть за известную истину, за догматы вечныя правды <���…> полезно и богоугодно есть». Истинный поборник православной веры не станет «нарочно искати мучения и добровольно устремляться на смерть». Он должен ждать специальных распоряжений от духовного наставника, подобно дисциплинированному солдату перед битвой: «якоже не дерзает воин на бой без указу начальника своево».

Но известно, продолжал Ф. Прокопович, что гонений за правду в России, «яко в православном государстве», быть не может. Кроме того, если уж страдание необходимо, то подвергаться мучениям надо «кротко, не укоряя нимало мучителя», «без лаяния властей и безчестия» [504]. Сторонников идеи самоубийства во имя веры Прокопович отождествлял с «еретиками-донатистами» [505], «каковии древле в Африке были». Они, как уверял Прокопович, «сами себе убивали, или напрашивали, и накупали, кто бы их убивал, и тое свое мучение ставили за любовь ко Христу» [506]. Традиционный для обличительных произведений довод о грядущих вечных муках также представлен в произведении Ф. Прокоповича. Всех самосожигателей он объявлял самоубийцами («вей воистину таковии самоубийцы суть»), которые желают славы мучеников, но «не токмо желаемого лишаются, но и вечным мукам подпадают». Далее следовало эмоциональное обращение к тем, кто намеревался последовать примеру самосожигателей: «О безумия и окаянства! Что глупии от человеци возмечтали о Бозе, будто бедство и болезнь наша сама собою Богу есть приятна. Бог наш не мучитель есть, но Отец щедрот и Бог всякия утехи, есть врач душ и телес наших благ, кольми паче зол наших не требующий, а всех благ нам хотящий!» [507].

Основной вывод полемического произведения оказался вполне ожидаемым. Приемлемо лишь «законное» страдание: оно открывает дорогу к вечному райскому блаженству. Если же кто «незаконно постраждет, окаяннейший есть человек, и временное бо житие мучением погубит, и муки вечной не избегнет» [508].

Труды предшественников продолжил в 1730-е гг. бывший старообрядец Василий Флоров. Ссылаясь на собственный опыт пребывания в старообрядческой среде, он подчеркивает исключительное коварство старообрядческих наставников и их суггестивные способности: «И таким страхом облагают коварнии, <���…> и такой страх выйдет в сердце и во все члены, яко негли сам себе живота лишил бы». Иногда так и происходит: под воздействием старообрядческих наставников на самом деле осуществляются массовые самоубийства в разных частях страны. Почти дословно повторяя расхожие обвинения, Флоров писал: «В Новгородской бо области многие и могилах живые погребалися и тако живота своего лишилися; и в Нижегородской области многия же тысящи огнем в овинах и в избах сгореша, в лесах же противу Нижнего Новгорода, в луговой стране, в морилнях от учителей своих заперты помроша <���…> Такожде пожгошася и в Поморской стране» [509]. В повседневной жизни старообрядческие наставники отличаются буйством, взаимной ненавистью и агрессивным поведением: «почасту сходятся между собою расколници, и разговор бывает о своих расколах, и жестокая бывает между ими пря и несогласие». Они «друг друга называют еретиками и взаимно друг друга проклинают, едва не до бою бывает, еже видети страшно их порицание» [510].

Направленная против старообрядчества пропаганда сочеталась с многочисленными казнями и репрессиями, описаниями которых изобилуют старообрядческие источники. Церковные историки XIX – начала XX в. объясняют применение репрессивных мер безуспешностью увещеваний, приглашений для «разглагольствия» о спорных предметах веры, возрастанием необъяснимой враждебности раскольников к церковной власти. В таких условиях, утверждают они, церковь использовала находящиеся в ее власти средства «как для вразумления заблуждавшихся, так и для сохранения от заблуждения и совращения верных, но слабых своих членов». В свою очередь, видя безуспешность действий церкви, гражданская власть принимала свои меры, считая, что «враждебное отношение раскольников к церкви сопровождалось враждебным чувствами и действиями и к государству» [511]. О реальных мерах, предпринимаемых для борьбы с расколом, повествуют и старообрядческие историки. Так, симпатизирующий Петру Великому старообрядческий писатель Семен Денисов оставил яркие картины жестоких казней приверженцев «древлего благочестия». Один из карателей, действующих по указу «скипетродержавствующего всероссийского императора» Петра I, сибирский вице-губернатор Александр Соловый, подвергал тобольских старообрядцев всевозможным мукам: «овыя бичи бия, овыя за руки вспак повесив, <���…> овыя огнем опаляя, иным же ребра ломая, <���…> нестерпимо весьма умучи». Пытки в большинстве случаев заканчивались казнями: «Мнози же в бесчисленных муках, главами усекаеми, скончевахуся» [512].