Максим Пулькин - Самосожжения старообрядцев (середина XVII–XIX в.)

Принимаемые меры требовали совместных усилий различных ведомств, как светских, так и церковных. Вопросы, связанные с самосожжениями и вообще со старообрядческими делами, в разное время или даже параллельно рассматривались в Синоде и Сенате. Так, например, дела о самосожжениях в Мезенском уезде в 1743–1744 г. одновременно расследовали Синод и Сенат, каждый из которых получал информацию по «своей» линии. Сенат информировала губернская канцелярия, а Синод регулярно получал рапорты от архангельского архиепископа Варсонофия [493]. Довольно часто к расследованию привлекали Преображенский приказ и зловещую Тайную канцелярию. Участие последнего ведомства в следствии по делам о самосожжениях особенно примечательно. Известно, что Тайная канцелярия принимала к рассмотрению только важнейшие дела, связанные с тяжкими политическими преступлениями и представляющие угрозу для государственной безопасности: бунт, покушение на жизнь царя и т. п. [494]

Но существует и заметная разница между законами XVII в. и петровскими указами: «прежние меры были гораздо строже, отличались жестокостью» [495]. Законодательство XVII в. характеризовалось «исключительно полицейским карательным направлением». При этом «карательное направление» зачастую оставалось в теории, на бумаге, а жизнь диктовала свои, куда менее суровые правила поведения. В период петровских реформ постепенно начался переход к иным представлениям даже на «теоретическом» уровне: «раскол признавался хотя и нежелательным, даже опасным, однако терпимым явлением, требовавшим ограничения, стеснения и даже преследования» [496]. Самое главное: в начале XVIII в. развилась и стала гораздо более заметной и «профессиональной», чем прежде, другая, принципиально новая линия в борьбе против самосожжений: «увещание» потенциальных жертв самосожжений и обличение «неправды» старообрядческих наставников. Появились «Знамения пришествия антихристова» Стефана Яворского (1703 г.), «Ответ краткий на подметное письмо о рождении сими временами антихриста» митрополита Иова (1707 г.).

Наиболее заметным на этом фоне стало одно из первых произведений, вышедшее из среды ярых врагов «раскола», принадлежащее святому Димитрию, митрополиту Ростовскому. Архиерей «считал раскол только результатом невежества и соединенного с ним упрямства и грубости». Против старообрядческой проповеди он использовал два средства: «на невежество он отвечал преимущественно историческим обзором возникновения того или иного обряда, на грубость же нападок такою же резкостью обличения» [497]. Его творчество оказалось в значительной мере посвящено борьбе против самосожжений. Митрополит Димитрий, как говорится, на одном дыхании, с ноября 1708 по апрель 1709 г., подготовил огромное произведение, призванное обличить старообрядцев и показать всей стране их грубые заблуждения [498]. Такая исключительная скорость работы отчасти объясняется тем, что в труде ростовского митрополита широко использованы доводы и фактический материал из произведения предшественника – сибирского митрополита Игнатия. С некоторыми оговорками можно согласиться с Р.Г. Пихоей, который полагает, что «Димитрий Ростовский отредактировал послания Игнатия, сократив его рассуждения о признаках скорого пришествия Антихриста» [499]. Вероятно, митрополит Димитрий «пользовался многочисленными источниками: собственными сведениями, рассказами очевидцев (в том числе и вымышленными), письменными сочинениями» [500]. Продолжая заложенную в конце XVII в. традицию противораскольнической проповеди, ростовский митрополит уличал многочисленных старообрядцев-самосожигателей в том, что они сжигают «тысячи незлобивых отрочат и сосущих сосцы младенцев», прибегая к самому изощренному колдовству. Сущность учения самосожигателей митрополит видел в добровольной смерти якобы во имя Христа, а в действительности ради ложных, наскоро придуманных идеалов: «учат простых людей, дабы они не ужасаяся, и о спасении своем не сумняся, во огнь дерзали акибы за Христа, а самою вещию не за что». За их дела проповедникам самосожжений предстоит дать ответ на Страшном Суде, когда сожженные дети спросят: «Почто нас сожигосте?». Да и самих поборников «огненной смерти» на «том» свете постигнет тяжкая кара. Митрополит предупреждал участников «гарей» о грядущей участи: «Зде бо телеса их сгарают, а тамо души их огнь геенский приемлет» [501].

Эта инициатива ростовского иерарха оказалась как нельзя кстати. Петр I явно заботился и об идеологической борьбе против проповедников самосожжений, а не только о принятии силовых мер, которые далеко не всегда оказывались эффективными. Царь поручил образованному священнику и своему ближайшему сподвижнику Феофану Прокоповичу составить, как иронически пишет современный исследователь этой проблемы акад. Н.Н. Покровский, «специальное увещевание о пагубности любого мучения, не апробированного правительством» [502]. Подготовленное по царскому распоряжению краткое произведение Ф. Прокоповича опубликовано в виде синодального указа от 16 июля 1722 г. Как видно из текста указа Синода, сопровождающего «увещание» Ф. Прокоповича, сочиненное последним произведение следовало «без отлагательства» отправить во все епархии. Там текст следовало размножить и разослать по местным приходам, «дабы священники оные увещания в церквах повсямесячно в воскресные дни и в господские праздники во всеуслышание всем читали, <���…> и имели б всегда за неисполнение сего страх лишения священства» [503].