Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

«Вот еще, милый мой, что мне вам хотелось сказать. Очень естественно, что вы, сидя теперь в Петербурге, сидя в парламенте, чувствуете, что вы центр всего совершающегося, и невольно вам представляется, что все, что творится вокруг вас, очень серьезно, очень значительно, что вы переживаете момент громадной исторической важности. Но я не совсем так на это гляжу. Я думаю, что действительно начинается какая-то новая историческая драма. Но эта драма будет состоять из нескольких актов, и теперешний первый акт впоследствии окажется самым бледным, самым незначительным актом, который стушуется перед теми тремя-четырьмя актами, которые вступят в историю и произведут что-то такое важное, что мы теперь и представить себе не можем. И вот тогда созыв и работа этой Думы получат надлежащее освещение, и освещение будет иное, чем теперь».

Сказанное выше обрекает меня на довольно рискованный шаг – сопоставить веру Л. Толстого с очень интересным явлением духовной жизни Европы последних 40–50 лет. Это так называемая patchwork-религиозность – то есть лоскутная, сшитая из обрезков религиозность.

Здесь я возвращаюсь к волнующей меня постоянно теме секуляризации и изменения роли и форм религии и веры в современном мире. Напоминаю о тех определениях, схемах и графиках, которые были приведены в первой части работы. При желании читатель может вернуться к ним и вспомнить, о чем шла речь.

Процесс формирования «лоскутных религий» тесно связан с индивидуализацией жизни, которая и приводит к появлению «индивидуальной правды» и, соответственно, индивидуальной религии. Можно сказать, что это такая приватизация религиозного, которая вызывает в современной европейской жизни появление новых механизмов формирования «своего Бога» и «своей веры». В работах современных авторов можно встретить и другие термины, например, «bricolage-религия», то есть «самодельная религиозность», «любительская религиозность». Отметим, что термин «bricolage-религия» восходит к трудам К. Леви-Стросса и подчеркивает субкультурный характер религиозных практик, которые с помощью специальных техник, символов и предметов (например, связанных с одеждой, музыкой или спортом) призваны максимально отграничить молодежное пространство от других культурных традиций, создать свой собственный, уникальный культурный и понятийный контекст. Для молодого человека главная задача – создать «понятного-для меня-Бога», который помогает справиться с жизненными задачами.

Ученые, представители традиционных церковных сообществ, политики, педагоги, журналисты констатируют наличие в современной жизни очередного религиозного кризиса, смысл которого вплотную связан с развитием процесса секуляризации. Сегодня этот кризис приобретает весьма специфические черты. Речь идет о том, что в эпоху постмодерна следует говорить о появлении нового формата веры , который оказывает значительное влияние на индивидуальные, социальные и культурные аспекты жизни современного человека и является вызовом для Церкви.

Сегодня в Европе традиционные церковные сообщества теряют свое влияние, но одновременно с этим социологические опросы фиксируют усиление интереса к альтернативным формам религиозности. Мы уже отмечали выше, что в этой ситуации уже неправильно говорить о секулярном процессе, протекающем линейно, точнее – что и предпочитают – говорить о религиозном плюрализме.

Для современного европейца «религиозное» становится средством противостоять хаосу современного мира с его драматическими политическими поворотами и контрастами. Чем сложнее и непонятней становится мир, тем сильнее в нем тоска по такой духовности, которая дает направление и смысл повседневной жизни. Человек вынужден сам конструировать смысл своего бытия, в нем растет потребность осознать себя чем-то бо́льшим, нежели только случайным продуктом эволюционного процесса: как подчеркивает одна из последовательниц такого образа мысли К. Ака, «справедливо то, что я переживаю как справедливое», «свято то, что я ощущаю, как святое» [231].