Георгий Ореханов - Лев Толстой. «Пророк без чести» - хроника катастрофы

О Черткове вообще написано много плохого.

Его очень не любили русские интеллигенты, считавшие, что именно он несет ответственность за новое направление мысли Л. Толстого и что именно он, будучи человеком бесталанным и прямолинейным, содействует распространению идей писателя в каком-то упрощенном и примитивизированном варианте.

Кроме того, его очень не любили многие известные толстовцы, в первую очередь, В. Ф. Булгаков, последний секретарь писателя и хранитель музея «Ясная Поляна» после 1946 г., воспоминания которого о Черткове только недавно в полном объеме стали доступны исследователям.

Крайне неблагоприятную характеристику В. Г. Черткову дают и все дети Л. Н. Толстого. Правда, в разное время, как правило, уже в зарубежье, после вынужденной эмиграции. Это замечание можно отнести к воспоминаниям и письмам А. Л. Толстой, Т. Л. Толстой, М. Л. Толстого, С. Л. Толстого (оставшегося в России) и других. М. Л. Толстой, например, прямо пишет, что В. Г. Чертков был человеком «тщеславным, упрямым, лицемерным и сектантски тупым», «он шел упрямо и тупо к намеченной цели», более того, «вписывал в дневники отца свои собственные мысли» [233].

Приложил руку к «очернению» В. Г. Черткова и я. После выхода в 2009 г. моей книги я получил от коллег ряд замечаний, смысл которых кратко можно свести к следующему: я демонизирую образ Черткова, наделяю его какими-то исключительными чертами и крайне преувеличиваю степень его влияния на великого русского писателя. Масштабы личностей Черткова и Толстого настолько несопоставимы, что первый просто не мог занять такое исключительное место в жизни второго. Было и еще одно важное замечание: в моей книге несколько преувеличено значение связей Черткова сначала с русскими социал-демократами, а затем и с большевиками.

Наиболее решительно свое несогласие со мной демонстрирует В. А. Кошелев в рецензии, помещенной в «Новом литературном обозрении». Автор задорного по духу текста обвиняет меня в наличии «прокурорского» пафоса и необъективности, связанной, с точки зрения В. Кошелева, с тем, что я являюсь православным священником и поэтому обречен на совершенно определенные схемы и выводы.

В. Кошелев считает необъективной мою оценку действий Черткова в Астапово, когда любимый ученик не допустил к тяжело больному Толстому православного священнослужителя, дабы «не волновать старого, больного человека в его последние часы». Странно, что В. Кошелеву не приходит в голову то обстоятельство, что на протяжении двух тысяч лет «старые больные люди» очень часто сами стремились к такой встрече.

Но, с точки зрения В. Кошелева, главный мой грех заключается даже не в отдельных выпадах в адрес Черткова, а в общей концепции книги 2009 года. Она изначально необъективна, ибо я как священник не могу в чем-либо обвинить Церковь, а самого Л. Толстого, как почему-то уверен В. Кошелев, «очернять опасно» (?). Поэтому выводы моей книги были готовы заранее. Чертков – козел отпущения, очень удобный «крайний», на которого я просто свалил всю вину в сложном и противоречивом конфликте «Церковь – Толстой». Конечно, сделал я это в первую очередь для того, чтобы оправдать ужасное синодальное определение 1901 г. о Толстом, которое, как остроумно замечает автор рецензии, «не добавило Церкви ни уважения, ни международного престижа». Действительно, мне очень трудно представить, чтобы в 1901 г. члены Синода, готовившие текст определения, заботились о международном престиже.

Хотя В. Кошелев и признает, что я руководствуюсь все-таки не только своими пристрастными предпочтениями и нелюбовью к Черткову, но и стараюсь работать добросовестно и основательно, однако автор рецензии почему-то считает, что использованные мной архивные документы носят «вторичный» и даже «домашний» (?) характер. В. Кошелев обвиняет меня фактически в манипулятивном отношении к источникам, ибо я стараюсь придать какой-то особый смысл недовольству Толстого Чертковым и любым способом стремлюсь выставить на первый план соответствующие свидетельства Толстого, тогда как ведь сам Чертков опубликовал в юбилейном собрании сочинений Л. Толстого все эти отрывки, а потом они были «тщательно откомментированы» в используемой мной книге Муратова (см. ниже).

Финал рецензии прост и ясен: «В то время как весь цивилизованный мир сейчас начинает осознавать величие принципа толерантности, терпимости, умения жить рядом с “чужими”, принимая их право мыслить по-своему, православный священник все еще призывает судить, забывая призыв Христа из Нагорной проповеди…» [234].