Брюс Мецгер - Канон Нового Завета Возникновение, развитие, значение

Монтанизм впервые появился, согласно Епифанию, в 156 г. или, если следовать Евсевию, в 172–м [245] Конфликт между Епифанием (Panarion, xlviii. 1, 2) и Евсевием (Церковная история, IV, 27, 1) привел ученых, как и можно было ожидать, к широкой разноголосице мнений; ее резюме и обсуждение (заключенное выводом в пользу Евсевия) см. d D. Barnes, «The Chronology of Montanism», Journal of Theological Studies, n.s. xxi (1970), pp. 403–408, и его монографию под названием Tertullian, a Historical and Literary Study (Oxford, 1971), особенно pp. 130–142. . Движение началось в Ардобане, деревне на границе между Мизией и Фригией. Здесь Монтан, которого иногда называют бывшим служителем Кибелы [246] Согласно Дидиму (De Trin. Iii. 41), Монтан был «идолослужителем». Эпитетами abscissus и semivir («изуродованный и кастрированный») его наградил Иероним (Ер. Ad Marcellam, 41, 4). По–видимому, Иероним верил в то, что Монтан был священнослужителем Кибелы. С другой стороны, Wilhelm Schepelern после тщательного изучения литературных и эпиграфических свидетельств заключает: «Невзирая на фригийское происхождение «нового пророчества», ни монтанистские, ни антимонтанистские наши источники не предоставляют нам серьезных оснований в поддержку того взгляда, будто монтанизм в своей первоначальной форме был ответвлением фригийского культа». (Montanismen og de Phrygiske Kulter [Copenhagen, 1920], пер. на нем. яз., Der Montanismus und die Phrygischen Kulte; eine religionsgeschichtliche Untersuchung [Tubingen, 1929], p. 160). , вскоре после своего обращения впал в транс и заговорил языками. Он объявил себя боговдохновенным орудием нового излияния Святого Духа, «Утешителя», обещанного в Евангелии от Иоанна (14:15–17; 17:7–15). К Монтану примкнули две женщины, Приска (или Присцилла) и Максимилла. Потрясенные его пророческим вдохновением, они оставили своих мужей и присоединились к миссии.

Фундаментальным убеждением нового пророчества в его наиболее ранней форме было то, что небесный Иерусалим скоро должен сойти на землю и замкнуться в границах небольшого фригийского городка Пепузы, отстоявшего миль на двадцать на северо–восток от Иераполя [247] Местонахождение Пепузы путешественники пытались установить почти сто лет. Недавний исследователь, August Strobel, убежден, что она располагалась на территории современной Турции, где–то недалеко от плато Кырбассан к югу от Ушака, на северо–восток от Кинара, несколько севернее верхнего течения Меандра (Das heilige land der Montanisten. Eine religionsgeographische Untersuchung [Religionsgeschichtliche Versuche und Vorarbeiten, xxxvii; Berlin, 1980], pp. 29–34). . Здесь они втроем обосновались и начали изрекать пророчества. Их прорицания записывали и собирали как священные документы, наравне со словами ветхозаветных пророков и изречениями Иисуса.

Некоторые тексты сохранились. Они ясно показывают экстатический характер этой формы изречений. Пророк здесь говорит не от своего имени, как человек, но от Духа Святого.

Епифаний цитирует Монтана, говорившего: «Я не ангел и не посланник. Но я Господь Бог, Отец, который пришел» [248] Haer. 48, 2. . Дидим передает другое изречение Монтана: «Я Отец и Сын и Утешитель» [249] De Trin. III. 41, 1. . Взгляд Монтана на божественную деятельность выражен такими словами: «Вот, человек как лира, а я палочка (плектра), скользящая по нему. Человек спит, а я бодрствую. Смотри, это Господь удаляет сердца людей и дает им (другие) сердца» [250] Епифаний, Haer. 48, 4. . Вожди движения считали свою миссию последней фазой откровения. «После меня, — возвещает Максимилла, — не будет больше пророчеств, наступит конец» [251] Там же, 48, 11. .

Такие восклицания впечатляли еще и тем, как они обставлялись. Согласно Епифанию, в церквах Пепузы часто устраивались церемонии, когда семь девственниц, одетых в белое и несущих светильники, входили и начинали вещать общине пророчества. Он комментирует это так: «Они являют некую форму энтузиазма, который, пленяя присутствующих, доводит их до слез, приводя к покаянию» [252] Там же, 44, 2. .

Вдобавок к напряженному ожиданию скорого конца света монтанисты вскоре ввели у себя черты аскетики и дисциплинарный ригоризм, противопоставляя его обмирщению вселенской Церкви. Другую особенность монтанизма можно было бы назвать демократической реакцией на клерикальную аристократию, которая со времен Игнатия становилась все более институционализированной. Некоторых во вселенской Церкви шокировало, что они женщин допускали к руководящей роли [253] См., например, Elaine Pagels, The Gnostic Gospek (New York, 1979), pp. 59–69, и С. Klawiter, «The Role of Martyrdom and Persecution in Developing the Priestly Authority of Women in early Christianity; A Case Study of Montanism», Church History, xlix (1980), pp. 251–261. .