Габриэль Тард - Преступник и толпа (сборник)

История наук и ученых за два столетия. Женева, 1885.

Конечно, в известной мере. В моей мысли никогда не было желания оправдывать революционный суд, какой функционировал, как известно, у нас в различные эпохи.

Заметим, что обвинение при всех равных прочих условиях, то есть когда социальные условия остаются те же, зависит от умения найти степень требуемого судом доказательства. В деле отравления, например, до прогресса химии старались осуждать людей по простым, слабым подозрениям, без которых все эти преступления остались бы безнаказанными. Но с тех пор, как посредством особых реактивов могли узнавать присутствие ядовитых веществ, имеют право требовать доказательства, гораздо более надежного, чем прежние. В деле поджогов (преступление редкое, свойственное недавнему времени) осуждение также основывают на простых подозрениях по недостатку доводов. Может быть, когда-нибудь поджог так же легко будет доказать, как теперь отравление. Сейчас его так же трудно доказать, как некогда было трудно доказать отравление. Известные изобретения и открытия сделали невозможным возвращение к некоторым суеверным способам при судебных разбирательствах, принятым прежде у всех народов. Но тогда отсутствие этих изобретений и открытий делало необходимыми эти способы. Сомнение, особенно в важных преступлениях, так тяжело, что человеческая природа всячески старается всегда выйти из него. Не в одни средние века, а и в Египте, в Греции и везде в древности обращались к оракулам или к Божьему суду, чтобы узнать виновность невинных точно так же, как теперь, и иногда не менее безрассудно, обращаются к экспертам по судебной медицине. Суды Божьи были тогда божественной экспертизой. К этому надо было часто прибегать тогда, когда еще не было естественных наук и химии.

Бони имеет основание говорить, что гипнотическое внушение дает в психологии единственный известный метод опытного исследования. Можно было бы прибавить: и в социологии. Действительно, оно дает не только средство разобщать самые мелкие умственные действия (например, случай отрицательных внушений), но и разложить до крайних элементов умственную жизнь загипнотизированного. Благодаря единственной и особой связи с гипнотизером оно обнажает донага элементы социальной жизни.

В казармах жандармов мужа наказывают за погрешности жены. Это немного расширяет принцип.

Прибавим, что при его опасной болезни следовало бы ему, как, впрочем, и большей части сумасшедших, запретить производить на свет детей. Действительно, в тех случаях, где причиной поступка, возвращение которого надо предупредить, является безумие, повторение этого поступка возможно, кроме привычки, только в силу наследственности , а не подражания. Запрещение брака правильно было бы признать эквивалентом наказания.

Конечно, я сложно, но общество, суживая значение своих составных единиц (сначала племени, потом все более и более сокращающейся семейной группы, затем личности), не могло бы опуститься до этого я и взять его как общее. Таким образом, все добровольное в личной деятельности доступно социальному развитию, потому что, как очень хорошо показал Рибо, добровольному действию свойственно быть не только простым преобразованием отдаленного сознания, но принимать участие во всей группе сознательных или подсознательных состояний, составляющих я в данный момент.

Дальше увидят, что это наблюдение приложимо к Франции, если исключить Корсику.

«Криминология» Гарофало.

Тот же контраст заметен в Испании. В северных провинциях среднее число преступлений, а особенно преступлений против личности, ниже числа их в южных провинциях. Может быть, подумают, что во время владычества арабов было то же самое? И сочтут, что тогда, как и теперь, общее число преступлений, сопровождаемых насилием, на этом полуострове было в 4 раза больше, чем во Франции?

В этом отношении не самые теплые части, а самые холодные, то есть горы, имеют самую высокую преступность. Например, юг Франции, Восточные Пиренеи, Ардеш, Лозер, не говоря уже о Корсике. Причина этому та, что горные местности самые нецивилизованные.

Гарофало объясняет эту разницу различием рас. Я думаю, что это опять заблуждение. Национальная привычка, свойственная не исключительно только итальянской расе, то есть привычка к мести, в достаточной мере объясняет насильственную преступность этой нации. Но мне тяжело говорить о Гарофало только с целью противоречия ему, и я пользуюсь случаем, чтобы похвалить основательную глубину взглядов его произведения.