Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Кроме того, в этой школе считалось, что защиты и сопротивления не должны интерпретироваться и что никакое бессознательное не должно вноситься в сознание пациентов, «поскольку Эго больного психозом и так им затоплено» (Federn, 1943) [129]. Я думаю, что эта позиция проистекает из двух источников. Во-первых, теоретически предполагалось, что психотическому пациенту не хватает ресурсов Эго, чтобы справиться с дальнейшей тревогой, и что понимание не может обеспечить адекватного контейнирования. Во-вторых, эта позиция, возможно, отражает бессознательную капитуляцию из-за чрезвычайного давления контрпереноса, которое является неизбежной частью лечения этих пациентов.

Сигал вошла в аналитическую ситуацию без этих преконцепций: способность таких пациентов использовать психоанализ может быть определена только на практике.

Моей целью тогда было сохранение аналитического отношения…Я пыталась показать, что я поняла, чего он хотел от меня и почему он хотел этого так отчаянно…За большинством моих интерпретаций (которые показывали пациенту, что аналитик не даст ему то, чего он желает, в действии, но только через слова) следовали интерпретации того, что мой отказ значил для него. (Segal, 1950, p. 272)

Сигал отмечала: не интерпретируя негативные и разрушительные чувства и импульсы, аналитик будет тем самым укреплять глубокое расщепление, которое находится в корне болезни. Кроме того, поддержание идеализированной и позитивной атмосферы – при, как воспринимает ее пациент, молчаливой поддержке аналитика – с большей вероятностью отклонит враждебность в другие места, и скорее всего – на членов его семьи, которые не готовы иметь с ней дело. Она считала, что пациент отчаянно пытался привлечь аналитика в качестве союзника против различных преследователей, среди которых были врачи и члены его семьи.

Я считала ценным в анализе… пытаться делать то, что Фрейд (1936) продемонстрировал как способ воздействия на корень психического заболевания, то есть не усиливать защитные механизмы пациента, а вносить их в перенос и анализировать. (Ibid., p. 278)

Эдвард, пациент, хоть и требовал различных видов утешения и на начальных стадиях оказывал большое давление на аналитика, чтобы нарушить границы, оказался способным использовать интерпретации, испытал облегчение от понимания своих импульсов и не был затоплен привнесением в сознание того, что было бессознательно.

Несмотря на то что это ранняя статья, она продемонстрировала зарождающиеся аспекты техники и клинического мышления, которые стали центральными в работе Сигал. Пациент в начале лечения принес обилие бессвязного материала, но она смогла извлечь суть, которая состояла из двух основных связанных между собой феноменов (Bion, 1962a, позже описал это как «избранный факт»).

Эти два феномена – поглощенность пациента миром, который был разрушен, и ощущение, что он изменился. Как пишет Сигал, «он боялся, что мир был разрушен; он интерпретировал то, что с ним случилось, персекуторным образом (не он изменился, а он был изменен); он, казалось, был неспособен различать себя и мир».

Сигал также поднимает в этой статье проблему, интерес к которой она пронесла через всю жизнь, а именно проблему конкретной природы переживаний пациента, которую она сформулировала как отсутствие у него способности различать символ и символизируемую вещь.

Пациент Сигал уравнивал «стул» (то, на чем сидят) со стулом (фекалиями) и «стулом» (словом) [130]. Важно отметить: пациент почувствовал облегчение, когда Сигал сказала, что поняла, что он чувствовал себя неспособным делать эти различия, и поэтому чувство, что он в тюрьме, и фактическое заключение в тюрьму – для него одно и то же. Очевидно, при этом подразумевается, что, чтобы понять это, у пациента должен быть некий аспект Я, который способен к созданию этого различия, иначе комментарий будет для него бессмыслен.

Описывая механизм, лежащий в основе галлюцинации, Сигал приводит поразительный пример отношения между теорией и техникой, показывая, как они связаны, в ее понимании, бессознательной фантазией.

Эдвард переживал серьезную травму: два его родственника, мужчины, умерли один за другим. Внешне он казался отстраненным и описал вторую смерть как «благостную». Сигал отмечает, что он защищал себя от интернализации ужасающих преследующих мертвых и умирающих объектов, по сути, сообщая: «Если бы у меня была такая (благостная) смерть, то я бы не злился, не возвращался и не преследовал бы людей, и поэтому я не должен волноваться, что он злится и будет преследовать меня». После выходных пациент вернулся в маниакальном состоянии, что, как показал материал, включало триумф над его мертвыми объектами, которые теперь вернулись, чтобы преследовать его. Он описал гул в голове во время упражнений для глаз, сопровождавшихся счетом и эхом, которое следовало за счетом. Сигал выяснила, что эхо насмехалось над ним, и затем высветила центральные механизмы и бессознательные фантазии. Счет был типичным обсессивным механизмом, хотя и пережитым очень конкретно; он выражал яростные импульсы, направленные против его объектов (отсчитывание секунд, как при нокауте соперника в боксе), и в то же время служил утешением, что хорошие объекты все еще живы и сохранны, поскольку это также относилось к подсчету числа людей в его семье и пересчету конечностей.