В этом случае она признает реальность закрытой двери, но отрицает ее значимость и очевидным образом устанавливает контроль над ней. Так она разрушает свою способность воспринимать, сохраняет всемогущество, избегает мысли, а значит, и знания.
Я хотел бы обсудить еще некоторые особенности этого взаимодействия. Может показаться, что мгновенный ответ, «иллюзия» представляет собой более злокачественный процесс; раньше я так и думал, но теперь – нет. Во-первых, строго говоря, я не считаю это иллюзией. Она знала, что дверь закрыта, и шепот «дверь открыта», думаю, стал ее отчаянной попыткой справиться с какой-то ужасной внутренней ситуацией. В этом смысле она была в контакте с реальностью.
Но материал следующего сеанса принес сложности иного рода. Имевшееся у Мариетты до этого осознание существования внешнего мира, который не поддается ее контролю, претерпело радикальные изменения. Ей больше не нужно притворяться, что дверь открыта. Она признаёт, что дверь закрыта, но смысл этого подчиняется ее всемогуществу: это она потребовала ее закрыть. Возвращение к всемогущему контролю сопровождается ее сильным возбуждением, а во мне размещается чувство растерянности и безнадежности.
Я хочу пристальнее рассмотреть это движение , потому что, с моей точки зрения, здесь лежит путь к решению распространенной дилеммы, возникающей при обсуждении деструктивных психических процессов. Например, когда какой-то первертный сценарий, рассматриваемый как манифестация разрушительных психических процессов, реинтепретируется как необходимая защитная процедура для самосохранения.
Проиллюстрирую это примером из литературы. Фельдман (в цитируемой работе) описывает пациента, который получает определенное наслаждение и удовлетворение от умерщвления своих объектов. Александер (Alexander, 2000) в обсуждении материала рассматривает пациента как переживающего отчаяние и защищающегося от невыносимой боли, деятельности, которая не может быть деструктивной, а служит влечению к жизни, – полностью противоположная интерпретация.
Но если фокусироваться на том, как функционирует деструктивность, мы зачастую видим трансформацию. В большинстве случаев описываемый психический процесс начинается как защита от чего-то невыносимого, и в этом смысле он защитный (например, когда Мариетта притворяется, что дверь открыта). Однако то, что зарождается как защита, еле заметно может измениться, приобретя идеализированное самостоятельное существование, зачастую маниакального качества, оторванное от первой защитной функции. Такие пациенты боятся контакта с другими людьми и считают свою способность к непривязанности доказательством собственного превосходства.
Фрейд (Freud, 1937) описывает стремление воссоздавать жизненные ситуации для рационализации защиты, которое действует как мощная сила, направленная против какого бы то ни было изменения, «сопротивление разоблачению сопротивления» (p. 238) – «мета-сопротивление» (мой термин) любому движению, а значит, противостоящее развитию в жизни или в анализе; Фрейд считал это проявлением влечения к смерти. Можно также говорить (см.: Feldman, 1997) о стремлении воссоздавать внутреннюю картину мира в реальности. Примером этого служит галлюцинаторное удовлетворение желания, которое Фрейд связал с «тождеством восприятия» в сновидениях. В отыгрывании, обеспечивающем тождественность внутреннего и внешнего, проявляется стремление к воссозданию этой «перцептивной идентичности». Иллюзия идентичности (а это всегда иллюзия, поскольку полная идентичность недостижима) уничтожает базис (восприятие различий), от которого зависят мысли; и то, насколько это достигнуто, определяет, до какой степени мышление (Фрейд использует термин «суждение») становится невозможно. Установление тождественности внешнего и внутреннего связано с приятным состоянием отсутствия конфликта, отсутствия напряжения; эта тяга к бездумности, таким образом, является наследником «подобного нирване» состояния, на которое ссылается Фрейд в «По ту сторону принципа удовольствия».
«Это усилие по поддержанию постоянства или устранению внутреннего напряжения, возникающего из-за стимуляции, – согласно Фрейду, – одна из самых веских причин поверить в существовании влечения к смерти» (Freud, 1920, p. 55–56).
Вернемся к моей пациентке, Мариетте. Атака на реальность выглядит внезапной и яростной, когда она в чрезмерно маниакальном состоянии разрушает собственную способность думать, что ведет к достойному сожаления положению дел. То, что могло бы быть мыслью, стало «дерьмом» (следовательно, подтверждается Модель 1). Между тем в иных случаях установление иллюзии идентичности переживается как состояние оцепенения и бездумности, сопровождаемое удовольствием (Модели 2 и 3).
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу