Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Рассмотрим сначала то, что я бы назвала эффектом страдания в младенческой жизни. Имеет ли болезнь ясную органическую этиологию или нет, это маловажно для ребенка, который обычно не обладает такими знаниями о патологии. Но если бы у него это знание было, он продолжал бы спрашивать себя, чт оопределило встречу между этим телом и этим вирусом (такой вопрос, как уже говорилось, задает себе любой больной субъект независимо от возраста, если болезнь его беспокоит); ребенок никогда не приписывает эту встречу случаю или слабости своих иммунологических защит, а всегда тому, что происходит в его психическом окружении . Эта «психическая каузальность», приписываемая болезни, подтверждается для ребенка теми эффектами, которые она провоцирует у матери, и тем дискурсом, которым она пользуется и по поводу его нынешней болезни, и по поводу тех, которые могли быть в прошлом. В своей статье о мазохизме Микелина Энрикес (Enriquez, 1985) [81]настаивает на индуцирующей роли материнского дискурса, преобразующего страдания младенца в некое тяжкое испытание, придающее ему героический статус, причем время страдания восхваляется как время, порождающее героя. В «L’Apprenti historien» (Aulagnier, 1984b) я, наоборот, настаивала на последствиях дискурса, лишающего – из-за пробелов в нем – ребенка прошлой истории тела младенца, которым он был; телесной истории, которая, как мы видели, неотделима от того, что психика младенца выковывает из себя. Если я придаю такую важность такому знаку болезни, как страдание, то прежде всего по причине его самоинформирующей функции для самого ребенка; затем по причине того, что страдание тела ребенка тем или иным образом индуцирует модификацию в поведении матери и в организации окружающей среды. Психическое страдание можно интерпретировать как каприз, как следствие фрустрации или отказа, который ребенок должен принять, как некое проявление, которое легко можно модифицировать, и прежде всего – как событие, которое в дальнейшем не имеет никаких последствий [82]. Поэтому мать со спокойной совестью может отвечать на утверждения ребенка, выражающие его психическое страдание (я несчастен, мне грустно, ты меня больше не любишь, ты меня бросила и т. д.), своими собственными (ты не несчастен, ты капризничаешь; мы тебя не бросили, мы тебя наказали; это я не тебя больше не люблю, а непослушного ребенка, которым ты иногда бываешь, и т. д.). Для физического страдания это не так. Его проявление имеет самоочевидный характер и содержит риск, который не только не отрицают, но и часто преувеличивают; оно никогда не оставляет мать равнодушной – отвечает ли она на него попыткой настроиться на него или убежать от того, что ощущается для нее как нечто невыносимое, либо же реагирует агрессивно. Отсюда первое следствие: страдание тела индуцирует отклик у матери, который ребенок получит в форме откровения о том, чт оего страдание представляет собой для другого. Страдающее тело – является ли причиной страдания органическое заболевание или следствие соматического участия в психическом «недуге» – будет иметь определяющую роль в истории, которую ребенок выстроит по поводу эволюции этого тела и тем самым – самого себя, по поводу того, что будет модифицировано независимо от него, того, что хотелось бы модифицировать, и того, что сопротивляется этому желанию. Как мы уже видели, в переживании удовольствия верно обратное: оно сопровождается надеждой, что ничего не изменится ни в нас самих, ни в другом, ни в окружении. В каком-то смысле можно сказать, что опыт удовольствия порождает только одно требование: чтобы ничего не менялось. Опыт страдания не просто «требует» противоположного (чтобы что-то модифицировалось); сами желаемые модификации бывают различными как у одного человека, так и среди разных людей. Реакции тоже будут разными: требования и реакции в регистре страдания полиморфны .

По этой причине, помимо прочих, я предложила, чтобы термин «полиморфное соматизирование» обозначал нормальный компонент отношения ребенка к другому и к реальности. Чтобы понять причины для этого второго полиморфизма, нужно иметь в виду две характеристики, определяющие мир и жизнь маленького ребенка:

• решающее воздействие, которое родители объективно оказывают на среду, где живет ребенок, и невозможность последнего влиять на некоторые факторы;

• загадочная и непонятная, с точки зрения ребенка, природа толкований, которые мать или родители используют, чтобы объяснить все «как» и «почему» в этой организации реальности и все «как» и «почему» последствий этого для ребенка, а также то место, которое он должен занимать в результате.