Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Аутист не галлюцинирует сенсорные стимулы, он создает их. Что касается ощущений соматического происхождения, свойственных сходным, но не идентичным переживаниям, встречающимся вне мира аутизма, я точно так же не решилась бы рассматривать их как формы галлюцинаций в строгом смысле слова. Я предпочла бы считать их кратковременными проявлениями аффекта, появившимися в результате встречи между субъектом и событием, переживаемым психикой как катаклизм, встречи, которая на мгновение уничтожила все возможности сохранить отношения с другим и с миром. Все, что остается, таким образом, от этого мира, – соматический эффект этой встречи, который, по сути, катастрофичен: эффект становится репрезентантом [представителем] мира, но, как мы видели, такая подмена может произойти только в начальном процессе и может найти свое место только в пиктографической репрезентации.

Это означает, что среди возможных последствий, возникших из встречи между психикой и миром, есть одно, которое может быть представлено только начальным процессом. На психической сцене данной конструкции переживание может существовать лишь мимолетно, кратковременно, поскольку первичный и вторичный процессы должны будут как можно быстрее восстановить свою активность – чтобы придать форму конструкциям, в которых есть место знаку «отношения». Тогда субъект сразу после этого вновь будет способен фантазировать и думать о намерениях мира по отношению к себе – благодаря тому, что припишет им причину этой «презентации» пережитого его телом. Данное ретроактивное представление о том, что остается невыразимым в тот момент, когда оно происходит, мы можем уловить в том, что субъект на этот раз галлюцинирует, проецируя вовне агента дезорганизации пространства мира, который заменяет собой то переживание, во время которого был нарушен порядок, управляющий соматической организацией и ее реакцией.

Представляется необходимым сделать последний экскурс в начальное, прежде чем рассматривать, что´ будет разыгрываться для тела, когда оно встретит ту эмоцию, которую его проявление вызывает у матери, – эмоцию восприятия, несущую для младенца начало соединения между его психикой и тем дискурсом и историей, которые его ожидали.

Позвольте мне повторить, и прежде всего для самой себя, что это эссе имеет шанс стать чем-то большим, чем просто пересказ уже написанного ранее, только благодаря тому месту, которое я пытаюсь уделить различным статусам, принимаемым на себя телом в последовательных конструкциях, которые психика выковывает из него. Едва ли имеет смысл пытаться прояснить эволюцию этих репрезентаций, отделяя их от эволюции психического аппарата во всей его полноте, если только (на что я искренне надеюсь) это «дополнение» по поводу тела не найдет своего места внутри более глобального дискурса о психике, некоторые неясные моменты в котором оно сможет прояснить. Но эта история тела, которую я предложила, должна также позволить нам закончить то, что мы строим из психики. Две эти истории не существовали бы, если бы не могли пользоваться теми, которые субъект уже выковал задолго до того, как он встретил нас.

Вышесказанное подводит меня ко второй гипотезе, которую я сформулирую в виде вопроса: чем является тело младенца для матери, которая, предположительно, ждала его и приветствует его? Я бы с готовностью сказала, что там, где мать ждала кого-то (кто положит конец ожиданию? кто будет для нее доказательством исполнения ее желания быть матерью? окончательный результат преобразования объекта долгих мечтаний, которые начались в ее собственном детстве?), она встречает некое тело, то есть источник «риска» для их отношений, о чем я говорила в самом начале этого эссе. Эта встреча потребует реорганизации ее собственной психической экономии: ей придется заставить это тело получить некое благо от катексиса, которым до сих пор наслаждался только психический репрезентант [представитель], ему предшествовавший. Я уже подчеркивала власть модификаций, имеющуюся у матери над этой частью реальности, на которую реагирует психика и сома младенца; эти реакции раскрывают ему его собственную способность испытывать влияние жизни мира и модификацию от того, что на него влияет. Но это откровение является в равной мере откровением и для материнской психики: первые проявления психической и соматической жизни младенца покажут ей, как много власти имеет этот крошечный, столь близкий к ней кусочек реальности, представленный телом ребенка, – он способен эмоционально воздействовать на ее собственную психику и модифицировать ее. Проявления соматической жизни младенца будут трогать мать; модификации этой эмоции будут модифицировать и ту среду, на которую младенец реагирует , и, наоборот, воздействие мира на его психосоматическую жизнь. Вот здесь-то нам и вспоминается важность соматического компонента эмоций: отношения матери с телом младенца с самого начала содержат элемент эротизированного удовольствия – дозволенного и необходимого; она может частично его игнорировать, но он составляет фундамент соматического якорения любви, которую она питает к уникальному телу ребенка, любви, которую она отнюдь не игнорирует, а готова провозглашать. Это тело, которое она видит и к которому прикасается, этот рот, который она приводит в контакт со своим соском, являются или должны являться для нее источниками удовольствия, в котором участвует ее собственное тело. Этот соматический компонент материнской эмоции передается от тела к телу; контакт с телом, которое тронуто, трогает ваше собственное; рука, которая касается вас без удовольствия, не вызывает такого же ощущения, как рука, которая получает удовольствие от прикосновения к вам.