Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Знаки, используемые вторичным языком чтобы что-то выразить, имеют ту особенность, что двукратно служат законам, управляющим отношениями реципрокной коммуникации: сказанное с самого начала конструируется с учетом реципиента, которому оно адресовано, и знаки этого языка представляют собой коммуникацию кому-то, кто еще не обладает ими, от кого-то, кто уже имеет к ним доступ. Как в любом известном языке, какие-то слова этого третьего психического языка постепенно выйдут из употребления, другие станут запретными, и будут изобретены новые. Конкретный язык, на котором мы говорим, чтобы описывать мир, отмечен историческим движением культуры, говорящей на нем; язык, который мы используем, чтобы осознавать наши желания, наши чувства и наши идентификационные проекты, в первую очередь отмечен уникальной историей каждого говорящего – через то, что он исключает, что забывает и что вносит нового.

После того как эти три языка выучены, психика будет продолжать использовать их на протяжении всего своего существования. Но если часть знаков первичного и вторичного языков становятся взаимозаменяемыми, что приводит к формированию некоего составного языка, где на передний план выходит то один, то другой из них – в зависимости от аффективного переживания говорящего, то с языком начального все иначе: он по-прежнему не осознает, что тело и психика реагируют и живут благодаря постоянному наличию отношений между ними и между ними и их окружением.

Письменность первичного может принять форму только той фигуральной корпорализации , которую предоставляет пиктограмма – единственный способ оформления, который психика способна выковать из своего собственного пространства, из своих собственных аффективных переживаний, из своих собственных продукций. Начальный процесс знает мир только через его воздействие на сому; и то, что он знает о соматический жизни, – это лишь последствия его естественного и постоянного резонанса с теми движениями катексиса и декатексиса, которые являются меткой психической жизни. Я не знаю, является ли этот репрезентативный фон, который продолжает заимствовать у сомы свои материалы, причиной или следствием сохранения этого участия тела в наших аффективных и эмоциональных состояниях; но, рискуя утомить вас своей настойчивостью, я собираюсь вернуться к одному из последствий постоянного действия этого «репрезентативного фона».

Соматические эффекты , через которые жизнь мира проламывается в каждый новый организм, – явление не преходящее; они прекращаются только с нашей смертью. Фрейд говорил о «соматическом источнике» аффекта; я бы предложила выражение «соматический источник психической репрезентации мира» , чтобы подчеркнуть: все существующее становится таковым для начального процесса только благодаря его власти воздействовать на соматическую организацию (конечно, наши собственные психические продукты являются частью этого «всего»). Оформление телесного мира, которым является пиктограмма, не может происходить в первичном или вторичном процессе; не может оно быть и частью вторичного вытеснения, содержащего, со своей стороны, только репрезентации, которые уже были подвергнуты работе «расстановщика сцены» ( metteur en scène, сценический режиссер ) и «расстановщика смыслов» ( metteur en sens, « осмыслитель» ). Не попадите в теоретическую ловушку предлагаемой мною конструкции: если она приближается к тому, что я представляю себе как пиктограмму, она также подтверждает, что мы можем вообразить это психическое «существо» лишь извне, и чтобы сделать это, нам нужно надеть свои теоретические очки и поместить на некотором расстоянии перед собой то, что мы пытаемся увидеть. Мы никогда не сможем представить себе или сфантазировать изнутри соматический эффект как единственное, что представляет мир, а психическую жизнь – как единственное, что отражает этот эффект в теле. Но эта теоретическая конструкция помогает нам понять ту роль, которая может быть сыграна вновь – с помощью того, что было организовано в психическом времени, предшествовавшем этой точке зрения на мир, и что сделает его доступным для фантазирования и думанья субъектом и для субъекта. Каждый раз наши отношения с миром ускользают от любых попыток удержать их в рамках фантазии или мысли; поскольку мы не смогли сохранить катексис по крайней мере на одного из находящихся внутри нее, мы оказываемся в ситуации, которая близка, хотя и не идентична тому, что положило начало нашему существованию: жизнь мира и мир отныне могут быть представлены только через «соматические эффекты», которые сопровождают тревогу встречи с пустой сценой. Репрезентация этого соматического опыта остается последним прибежищем, позволяющим первичному и вторичному процессам представлять в фантазии и мысли свои отношения с этой последней и единственной конструкцией, через которую следы мира продолжают существовать для психики. Таким образом сохраняется конечное связующее звено , которое является необходимым условием для того, чтобы первичное и вторичное не оказались вынуждены прекратить свою активность. Если бы такое случилось, это бы также означало, что замолчал психический аппарат, который, за исключением случаев безвременной смерти, научается – хорошо или плохо – говорить на своих трех языках и который вовсе замолкнет, если забудет хоть один из них.