Array Сборник статей - Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник)

Когда такое совместное удовольствие двух тел дозволено, мать сможет сделать его законным в собственных глазах только в том случае, если она сможет связать ощущаемую эмоцию с посланием любви, с просьбой о защите, с которым некое еще не возникшее Я предположительно обращается к ней. Первую репрезентацию тела младенца выковывает мать, приписывая ему с самого начала статус отношений, который трансформирует выражение нужды в формулировку требования (любви, удовольствия, присутствия) и в то же время трансформирует б ольшую часть соматических происшествий и страданий тела в происшествия и страдания, которые связаны с теми отношениями, что соединяют ее с ребенком. То, что мать «видит» из выражений и эволюций тела (его сон, его состояние благополучия или страдания, его рост, его кормление, первые признаки его пробуждения к миру, его плач и его молчание…), породит двойное расшифровывание. С одной стороны, она признает в них объективные признаки соматического состояния. Но если – что крайне неудачно для их нынешних и будущих отношений – ее взор не станет взором нейтрального незатронутого свидетеля, эти знаки, которые воздействуют на ее психику и ее тело и которые сопровождаются удовольствием или страданием, будут расшифровываться как некий язык, предвосхищающий присутствие некоего будущего Я. То, что видит материнский взор, будет также отмечено ее отношениями с отцом ребенка, ее собственной младенческой историей, последствиями ее активности вытеснения и сублимации, состоянием ее собственного тела – целым набором факторов, которые организуют ее способ переживать свое вложение в ребенка. Потом ее взор находит в проявлениях соматического функционирования некое доказательство через тело младенца истинности чувств, которые она испытывает к тому, кто населяет это тело. Прожитый опыт этого тела подтверждает ей, в свою очередь, законность тревоги, которую она чувствовала, законность ее вины за то, что любит его недостаточно, и чувства вины, которое сопровождало рождение, причем рождение запретное, а также валидность способности защитить, которую она приписывает любви, испытываемой ею к этому ребенку. Это отчасти произвольное и всегда уникальное расшифровывание будет влиять на ее реакции на соматические проявления ребенка; оно будет определять поведение матери, иначе говоря, ее действия в целом, которые будут модифицировать окружение ребенка. Эти модификации будут или не будут согласовываться с бессознательными мотивациями (избыток присутствия, контакта может соответствовать либо фантазии слияния, либо защите против вытесненной агрессивности); эти мотивации будут влиять на качество и интенсивность соматического участия, которое сопровождает поведение матери. Младенец будет более или менее туманно видеть то, что выражается здесь замаскированным образом; но это не мешает поведению – какой бы ни была его бессознательная мотивация – воздействовать на объективную организацию пространства их отношений и равным образом на то, что будет или не будет сказано в том дискурсе, при помощи которого она пытается сделать эту первую фазу отношений мыслимой и при помощи которой она будет пытаться позднее сделать ее мыслимой для младенческого Я. Если носительница слов (мать) верит, что она «вкладывает в память» то, что проигрывается в настоящем, то в самом начале ее собственное прошлое, ее история оставят свою метку на этой (наиболее важной) части видимого, которое будет объектом ее интерпретаций и источником ее эмоций.

Это не предполагает – или не должно предполагать, – что любое выражение тела младенца будет интерпретироваться и вызывать эмоциональное переживание у матери. Она должна оставаться способной модифицировать определенные явления, возникающие в настоящем соматического переживания, обращаясь к тому другому дискурсу о теле, который хранится в «теоретическом резерве» ее идеационного капитала. К нему необходимо прибегать, чтобы умерить эмоциональную власть младенца и его тела; это показывает, как полезен может быть «корпус знаний» в качестве «фантазийного барьера»: он делает возможным для материнской психики не видеть, что смерть маячит на горизонте при каждой болезни или недоедание – при каждом отказе от кормления. Но в равной мере важно, чтобы этот «корпус знаний» выходил на передний план, только когда необходимо избежать избытка при суммировании эмоций, с которыми сам младенец справиться не в состоянии. Помимо этих «эмоциональных пауз», придется сохранять избранные отношения (которые временами могут принимать форму конфронтаций) между психическим телом, как оно выковано начальным процессом, и отношенческим и эмоциональным телом – плодом работы материнской психики. Эти отношения сделают возможным, чтобы репрезентация тела, которую выстраивает ребенок , обрела форму и сценическую драматизацию.