Дженни Мэнсон - Что это значит - быть собой?

Тем не менее основной моей движущей силой является все-таки попытка продемонстрировать самому себе, что я мужчина. В детстве я постоянно мечтал о том, как веду в бой мужчин, героически спасаю от опасности прекрасных девушек, становлюсь лидером в повседневных делах. Став взрослым, я никогда не был удовлетворен собой. Моя основная мысль была такой: «Я не тот человек, который может взять на себя ответственность». Я стал руководителем группы – но когда я доказал, что могу нести эту ответственность, я убедил себя в том, что это не настоящая ответственность, на самом деле я смогу что-то доказать себе только тогда, когда окажусь на месте своего начальника. Со временем я получил эту должность, но спустя четыре года снова убедил себя в том, что это ничего не доказывает. Таким образом, в сорок один год я стал помощником директора. Скорее всего, я хорошо работал (в какой-то момент я был готов стать директором), но даже тогда я убеждал себя в том, что мои коллеги способны лучше справляться с ответственностью, чем я.

Однако к тому времени, когда я достиг пятидесятилетия, в моей жизни произошло нечто катастрофическое. Казалось, что у меня из-под ног убрали почву. Я полностью лишился энергии, способности соединять слова в предложения, радости в жизни; меня переполняло ощущение неадекватности и неэффективности, как будто я был абсолютно незаметной персоной в общественной и профессиональной сфере, и, кроме того, я начал страдать импотенцией. Создавалось впечатление, как будто напряженная пружина, которая двигала меня вперед к достижению целей до сорока лет, неожиданно ослабла и уже не способна вернуться в прежнее состояние.

В сорок пять лет у меня обнаружили гипотиреоз, снижение функции щитовидной железы, и одним из известных симптомов этой болезни было как раз полное отсутствие энергии и ощущение подавленности. Это совпало с беспокойным периодом на работе. Я вошел в состав руководящей группы, и мы много работали над созданием нового подразделения. Затем нас настигла реорганизация, и я испытал чувство опустошения, когда все мои коллеги ушли с работы и мне пришлось присоединиться к другому отделу, где я был совершенно посторонним. Потом возникло это вечное ощущение того, что я не должен занимать ответственную должность и что рано или поздно это выяснится. Мне казалось, что я больше не могу выносить эту ложь. Мне даже пришла в голову мысль о том, чтобы оставить работу и стать барменом, так как это занятие, на мой взгляд, больше соответствовало моему представлению о себе. Быть может, так проявлялся мужской кризис среднего возраста? В то время я даже не думал об этом. Мне просто казалось, что я являлся единственным человеком в мире, который чувствует себя таким неадекватным, и я предпочитал никому не демонстрировать свое истинное «Я».

Кроме того, у меня внутри развивался бурный конфликт со всеми идеями на тему «Я особенный». Болезненная правда заключалась в том, что я жил во лжи: записи на моей пленке оказались ошибочными – я совершенно не был особенным. Воспоминание, которое действительно ухватило это, было связано с празднованием моего пятидесятилетия. Мне на самом деле показалось тогда, что я умираю, и я подсознательно готовился к этому. Когда Фрэн спросила меня, как мне хочется отметить день рождения, я сказал, что хочу организовать для нескольких друзей музыкальный вечер. Я помню, как тогда у меня возникла мысль, что, когда я умру, люди по крайней мере будут помнить мою игру на пианино и скрипке. В противном случае им нечего будет вспомнить обо мне – так же как и моей семье.

Я так подробно описываю этот период не только потому, что он сильно потряс меня, но и потому, что он создал плацдарм для моего дальнейшего жизненного путешествия.

Как ни банально это звучит, но меня спасла религия (я не люблю такого рода терминологию, и это не совсем так, потому что я и раньше верил в Бога). В полном отчаянии я полностью доверился Богу, признав, что нелепо было надеяться на то, что я справлюсь со всем самостоятельно, и взмолился об избавлении меня от уныния и безысходности. Я уже ни на что не надеялся. Невозможно было поверить в то, что кто-то или что-то может вытащить меня из этого состояния. В течение следующих трех-четырех лет я шел очень мучительным и извилистым путем. Сейчас это выглядит так, как будто я забирался на высокую гору, достиг вершины и оглядываюсь назад на тот путь, который уже прошел. С этого наблюдательного пункта мне хорошо видно, что ощущение собственной уникальности настолько укоренилось во мне, что ничто, кроме полного разрушения веры в свои силы, не могло заставить меня проявить истинное смирение, основанное на опыте, и признать тот факт, что для того, чтобы жить по-настоящему, вы должны полностью довериться Богу. Такой вот странный парадокс – чтобы правильно жить, вы должны перестать в себя верить.