А. Сметанников - Опыты морально-психологические, философические, etc.

8. Счастье – интенсивность бытия. Если обстоятельства способствуют тому, чтобы индивид существовал в качестве себя, раскрывая собственные потенции и осваивая все более широкие области жизни, если они так сбалансированы, чтобы стимулировать естественную активность, т. е. не настолько комфортны, чтобы снять вовсе необходимость активности (Одиссей в плену у Калипсо) и не настолько враждебны, чтобы сделать ее абсурдной (Сизиф), то можно говорить о счастье в общепринятом смысле.

9. Счастье – реализация возможности быть в качестве себя. Быть собой – значит и в реальности отношений с другими иметь то же значение, которое я нахожу в себе в самые интимные, безмятежные моменты своей жизни, то значение, которое скрыто глубоко внутри. Самый процесс духовной жизни состоит в постоянном сообщении внутреннего мира с внешним, с другими мирами. Внутренние движения, порожденные внешними, должны быть продолжены за гранью уникальности, обособленности, должны соединиться с объективной действительностью, в этом смысл нравственной активности, потребности самовыражения. Чем более непосредственно, спонтанно осуществляется этот непрерывно повторяющийся акт аккумуляции впечатлений и последующего излияния в мир продуктов духовной деятельности, тем полнее и глубже ощущение бытия. При этом происходит расширение диапазона чувствования и мышления.

10. Дух есть, собственно, динамические системы связей между вещами, структура каузальности движения. Если так понимать дух, а не ограничивать его феноменом сознания, которое лишь апофеоз его развития, то, может быть, основной вопрос философии покажется таким же наивным, как вопрос о приоритете происхождения общества или индивида. Это вопрос по сути своей идеалистический и он сталкивает в идеализм, даже если отвечать на него так, как это делают материалисты. Вопрос о первичности духа или материи подразумевает раздельное существование косной материи и некоей внешней силы, приводящей ее в движение.

11. Возможность, необходимость осуществлять, одействотворять (по выражению Герцена) собственную уникальность, продолжать внутренние движения вовне, умалять возрастающее различие между субъектным и объективным. В процессе эволюции, всякого развития субъектность, особенность, значимость единичного увеличивается. На лестнице биологической эволюции в современных, сравнительно недавно сформировавшихся видах настолько же яснее выражен сам принцип феномена жизни, насколько эти виды своеобразны, выделены из целого. То же – в нравственной эволюции человечества, живущего в огромном диапазоне сложности духовной жизни.

Воссоединение происходит на все более высоких уровнях и жизнь движется противоречием, создающим устойчивое неравновесие, между равно естественными векторами разделения и единения. Вместе с усложнением и ростом гармонии увеличивается и пространство возможного, ведь чем больше взаимодействующих факторов, тем сложнее исчислить результат взаимодействия, тем больше может быть вариантов – увеличиваются, следовательно, неопределенность, вероятностность, и соответственно уменьшаются предзаданность, жесткость и неизбежность, увеличивается степень свободы, области выбора.

12. В человеческом бытии уникальность, особенность единичного, внутреннего достигает наибольшего развития, принимает принципиально иные, бесконечно более сложные формы сравнительно с предшествующими стадиями эволюции, – и вместе с тем, – на первый взгляд, парадоксальным образом, – в той же мере возрастает возможность единения, отождествления, общения. Собственно, это две стороны одного процесса.

13.

Нельзя доказать строго ни бессмертие души, ни ее невещественность, но можно доказать жизнь души после той минуты, которую мы называем смертью: для нравственности этого довольно.

П. Я. Чаадаев

Для нравственности не имеет никакого значения, продолжает ли жить душа после смерти организма, сколь долго и каким образом: вселяется ли она в другой организм или обходится без всякого воплощения, – для признания и объяснения существования объективных моральных законов все это решительно безразлично. Так же, как юридические нормы, требования моральные люди стремятся подкрепить угрозой внешнего возмездия, поскольку нравственный долг рассматривается как долг перед чем-то внешним, – будь то божество, общество, или другой человек, – чуждым сущностных интересов субъекта морального решения. Его интересы полагаются при этом узко эгоистическими – отсюда неизбежное будто бы противоречие и противостояние между личностью и обществом, между личностями. Действительно, это противоречие изначально, однако оно претерпевает в истории изменение, и отнюдь не за счет унификации отдельных личностей, подавления в каждой из них самобытности и своеобразия, – что всегда происходило и все еще имеет место в невообразимых масштабах, – а, напротив, именно вследствие развития индивидуальной сложности, и связанных с ним процессов усложнения, расширения, и качественной интенсификации человеческих отношений. Поэтому моральные законы есть законы более полной и совершенной жизни. По мере духовного развития человек переносит смысл своей жизни, ее внутреннюю, интимно переживаемую суть, во все более высокие сферы Духа и Любви, во все более светлые и благоустроенные пространства, все дальше от существования в качестве биологической единицы (особи). В процессе этого восхождения жизнь его становится все более нравственной и прекрасной. И только здесь этические нормы приобретают действительную силу, из свода внешних правил и предписаний превращаясь во внутреннее нравственное чувство, и становясь подлинными законами бытия, преступив которые, нельзя не разрушиться. Преступление против другого есть преступление против тех отношений, которые я имею к другому, которые составляют центр и смысл моего бытия, – и, тем самым, против себя самого.