Дэниел Уайл - После медового месяца - Как обратить семейные конфликты на пользу отношениям

Люси обвиняет окружающих в недостатках характера, а Кен – в том, что у них есть тайные способы заполучить то, что им нужно. Но скрытые мотивы, которые, по мнению Кена, нам присущи, сводятся к типичным недостаткам характера и нарушениям новейших заповедей. Например, окружающие кажутся ему доминирующими (заповедь 13) или манипуляторами, которые заставляют других заботиться о себе (заповедь 1), или любителями пожелать себя (заповедь 11).

Объяснение в стиле «Ты сам этого хотел» наглухо сковывает наше мышление: эта версия не признает за окружающими права устанавливать побудительные причины собственного поведения. Приверженцы подобного способа мышления убеждены, что люди ни за что не признаются в своих подсознательных мотивах. Вот почему эти мотивы, прежде всего, и являются подсознательными: мы не хотим в них признаваться. Джуди ни за что не признает, что затеяла спор, чтобы показать Тому, кто главный в их отношениях. Она никогда не признает, что скорее предпочтет погрязнуть в жалости к себе, чем откликнуться на попытки поднять ей настроение. Невозможно обсуждать с окружающими их тайные мотивы.

И снова мы могли бы порекомендовать Джуди обратиться к психотерапевту, вместо того чтобы поверять свою историю непрофессионалу вроде Кена. Но, опять-таки, нет никаких гарантий, что результат будет лучше, ведь некоторые психотерапевты исповедуют тот же стиль мышления, что и Кен. В их словаре присутствуют те же выражения, которые употребляет Кен: «погрязнуть в жалости к себе», «делать что-либо ради привлечения внимания», «манипуляция», «вы сами с собой так поступаете», «вы не хотите принять помощь». Но психотерапевты идут еще дальше и говорят о «саморазрушительных стремлениях», «вторичном выигрыше», «мазохистском удовольствии» и «мстительном наслаждении при унижении тех, кто пытается вам помочь».

В автобиографическом романе о разводе с мужем «Оскомина» Нора Эфрон приводит слова своего психотерапевта Веры Максвелл, которая заявила ей, что она, Нора, всегда выстраивает все так, как в результате и происходит. Вот что написала Нора, протестуя против хода рассуждений Веры: «Я люблю Веру, правда люблю, но разве не может с тобой произойти хоть что-нибудь, чего ты сама никак не предусматривала ? «Ты выбрала его, зная, что у вас не срастется». «Ты его выбрала, потому что ваши тараканы прекрасно сочетались». «Ты выбрала его, зная, что он будет тебя подавлять, точь-в-точь как твои родители». Со всех сторон только это и слышишь… «Из всех мужчин на земле ты выбрала того, с кем будет трудно»… Возможно, психиатр Роберта Браунинга ему тоже что-то подобное говорил: «Забавно, Роберт, не правда ли? Из всех лондонских дам вы выбираете именно эту, безнадежно больную и вдобавок влюбленную в собственного отца». Давайте посмотрим правде в лицо: жизнь не стоит связывать практически с каждым встречным » [3].

Психотерапевты скажут вам не только то, что вы выбрали его, потому что знали, что у вас не срастется, пишет Эфрон, но и что все ваши беды из-за страха близости; что вы слишком привязаны к матери и не в силах оторваться от отца.

Терапевты, которые утверждают, что вы тянетесь к матери или цепляетесь за отца – иными словами, корень вашей проблемы в нерешенных вопросах прошлого, – используют модель объяснения «Все проблемы родом из детства».

Давайте продолжим историю. После разговора с Кеном Джуди чувствует себя еще хуже, чем после беседы с Люси. Поэтому она звонит старой школьной подруге Роуз и делится новостями. Роуз объясняет произошедшее с помощью версии об определяющей роли детства.

Роуз: Знаешь, я совершенно не удивлена. Том – единственный ребенок в семье. Он понятия не имеет, что такое жертвовать собственными интересами ради другого, а ты к этому особенно чувствительна из-за отца: он вечно обещал тебе что-то и потом не выполнял обещанное.

Согласно этой версии, у нас есть нерешенные детские проблемы, которые мы тянем за собой во взрослую жизнь. Всего лишь обратить на них внимание бывает достаточно, чтобы освободиться. С другой стороны, усвоенные в детстве реакции и поведение могут глубоко отпечататься в сознании, и тогда от них не так-то просто избавиться.

Обращаясь к прошлому, чтобы объяснить настоящее, Роуз пытается проявить сопереживание. И, по крайней мере ненадолго, это срабатывает, защищая Джуди от самокритики и помогая простить себя. В конце концов, не ее вина, что у отца вечно находились дела поважнее, чем дочь. Но со стороны она кажется себе застрявшей в прошлом неуравновешенной личностью, паршивой овцой. И не представляет, как им с Томом изменить многолетние, глубоко въевшиеся в сознание недостатки характера, вроде «эгоизма» и «болезненной реакции на отвержение». Ирония ситуации и основная загвоздка в том, что объяснения «родом из детства» звучат невероятно убедительно. Они отметают все остальные версии. Ясно как день, что наши проблемы действительно уходят корнями в прошлое – и что фактор детства нельзя игнорировать, – вот почему так легко воспринять эту модель объяснения как окончательный ответ. Стоит Джуди и Тому отнести трудности с взаимопониманием к тому, что Том рос единственным ребенком и его избаловали, а отцу Джуди всегда было на нее плевать, как они больше ничего другого не замечают: перед нами избалованный маленький мальчик и неуверенная в себе маленькая девочка. Им уже трудно принять во внимание тот факт, что у обоих может быть важная и веская причина, из-за которой он не захотел танцевать, а она вышла из себя после его отказа.