Характерная деталь: в книге «Три влечения» Рюриков кого только ни цитирует: и древних греков, и средневековых арабов, и малоизвестного английского утописта Годвина. Все это, разумеется, похвально. Но нигде, ни разу на протяжении двухсот пятидесяти с лишком страниц не упоминает он «Крейцерову сонату» Л.Н. Толстого — произведение, написанное гениальным человеком, во времена, к нам довольно близкие, и специально посвященное проблеме половой любви. Почему? Да, верно, из-за того занимательного диалога: «Духовное сродство! Единство идеалов!... Но в таком случае незачем спать вместе... А то вследствие единства идеалов люди ложатся спать вместе». Умел, умел великий писатель попасть не в бровь, а в глаз.
Сплав влечений
Здесь, собственно, о взглядах Рюрикова все. Осталось выяснить последнее: почему «Три влечения»?
Из древнеиндийского трактата «Ветки персика» Рюриков позаимствовал изречение, которое с его легкой руки приобрело большую популярность:
«Три источника имеют влечения человека - душу, разум и тело.
Влечения душ порождают дружбу.
Влечения ума порождают уважение.
Влечения тела порождают желание.
Соединение трех влечений порождает любовь» {215}.
Многие всерьез полагают, что именно в нем выражена сущность половой любви. Той же точки зрения придерживается и Рюриков, с небольшой лишь оговоркой: что оно относится только к высшим, образцовым видам любви, в большинстве же случаев в ней наличествуют лишь два компонента: «В этих метафорических словах — сквозь дымку наивного схематизма — ярко просвечивает облик той почти идеальной любви, которая захватывает всего человека, пропитывает собой всю его психику. Такая любовь родилась тысячелетия назад, но встречалась она, наверно, не очень часто: в мире царили другие, “частичные” виды любви» {216}.
Не отражает это древнее изречение при всем его изяществе сущность индивидуальной половой любви даже весьма приблизительно. Если присмотреться, в нем можно найти неодолимые противоречия с простым здравым смыслом.
При родовом строе влечение ума, то есть уважение люди друг к другу испытывали? Испытывали. Влечение души, то есть дружбу, — тоже. Влечение тела? Сколько угодно. Чего же тогда эти компоненты не соединялись?
Три компонента, три влечения = любовь; два компонента — она же, только сортом пониже. Значит, влечение души + влечение тела = любовь; влечение ума + влечение тела — то же самое. Ну, а влечение души + влечение ума? Да... Интересный, однако, компонент — влечение тела ... Без других компонентов любовь получается, а без него — никак.
Не менее интересны правила сложения или слияния компонентов. Живет человек. К кому-то — их может быть один, два, десять, сколько угодно — он испытывает влечение души, то есть дружбу. Ему приятно побыть с этими людьми, поговорить, но тянет к ним отнюдь не до такой степени, что «без Вас не мыслю дня прожить»; если ему придется уехать, он, возможно, поскучает немного, да и заведет себе на новом месте новых друзей. С влечениями ума — точно такая же картина.
Влечение тела. Его также можно испытывать ко многим сразу. Оно по временам бывает довольно навязчивым, но контролировать его каждый человек вполне в состоянии: в цивилизованном обществе иначе и нельзя — посадят. Если оно не удовлетворяется, это вызывает некоторое внутреннее беспокойство, но жить можно, и даже без особых страданий — так, собственно, и живет все человечество.
Сливаются влечение души и влечение ума — ровным счетом ничего не происходит, никаких качественных изменений. Стоит, однако, присоединить к ним еще и влечение тела — что начинается! Описывать нет смысла — у Рюрикова описано. Но на операцию сложения (или слияния) явно не похоже. Куда больше оснований предположить, что влечение тела — все же не компонент, а основа любви. Но тогда рушится и сама формула, и вся теория Рюрикова.
Не объясняют три влечения также идеализацию и переоценку объекта любви, которые Рюриков считает делом вполне естественным: «… Константин Левин влюбился в Кити и вдруг увидел, что он стал абсолютно другим, незнакомым себе. “Для него все девушки в мире разделяются на два сорта: один сорт — это все девушки в мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт — она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого”. Такие же чувства испытывает и Андрей Болконский, влюбленный в Наташу» {217}.
Уважая человека, идеализировать и переоценивать его вовсе не обязательно. Вполне можно уважать, сознавая, что он далеко не самый лучший в мире, не идеал, а обыкновеннейших из обыкновенных, с множеством недостатков. В дружбе – то самое. Допустим, дружба и уважение по отношению к одному и тому же лицу соединились. Никаких существенных изменений, идеализации по-прежнему не наблюдается. Но как только к ним присоединилось влечение тела, сразу объявился результат: «… Cовершенно новое и непонятное отношение миру, какие-то парадоксальные внутренние весы, на которых одинаково весит один человек — и весь земной шар, одно существо — и все человечество» {218}.
Читать дальше