Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

Какое-то время мы сидели в тишине. Я всем сердцем сочувствовал ей. Пятьдесят процентов вероятности на повторное появление! И если опухоль появится снова, мы оба знали, что никакого эффективного лечения не будет. Я пытался представить себя на ее месте и почувствовал, как весь вспотел.

— Это очень тяжело, Жустин. Но очень часто становится легче, если поделиться с кем-то своими проблемами.

— Подождите, это еще не всё.

— Да. Я отметил ваше выказывание: «С чем я только не сталкиваюсь?» Что еще происходит в вашей жизни?

— Моя работа занимает большую часть жизни, и работа эта наполнена болью. Взять, к примеру, Астрид. Я заботилась о ней неделями, хорошо ее узнала, действительно хорошо, и вот сейчас она умерла. Мы так старались. Она была так больна, так близка к смерти, её показатели билирубина и протромбиновый индекс просто зашкаливали; разлитие желчи было настолько серьезным, что я никогда такого раньше не встречала у других пациентов; каким-то волшебным образом мы получили трансплантат печени, и мы спасли ее, вернули ей здоровье. И вот сейчас, спустя несколько месяцев, внезапно, без малейшей причины, она умерла. И она лишь одна из многих, многих пациентов. Такое происходит с большинством моих пациентов: с фиброзно-кистозными трансплантациями легких, с распространёнными злокачественными опухолями яичников, или шейки матки, или поджелудочной железы. Я становлюсь близким для них человеком, работаю на износ, чтобы спасти их, и всё это для чего? Чаще всего в скором времени они умирают. А я — только сопровождающий в долину смерти. У меня огромная дилемма: если я сохраняю дистанцию, то я плохая медсестра и плохо выполняю свою работу, а если я хорошо делаю свою работу, то обжигаюсь.

— Звучит знакомо, Жустин. Очень знакомо. Позвольте мне поделиться с вами. Когда вы постучали мне по плечу на поминках Астрид, я был не очень отзывчив, так как затерялся в тех же самых мыслях, именно об этом же я думал. Так много работы, моей работы, Астрид, вашей, а потом в одно мгновение она ушла. Очень сложно осознавать всё это.

— Я сомневалась, стоило ли окликать вас тогда. У меня было чувство, что я прерываю что-то.

— Я рад, что вы воспользовались случаем. Но давайте продолжим. Осталось ли еще что-то в вашей жизни, что нам следует обсудить?

Жустин медленно кивнула.

— Оставшаяся часть жизни… это проблема. Всего остального просто немного. Моя жизнь слишком маленькая. Я развелась с мужем более двадцати лет назад. — Она глубоко вздохнула. — А теперь самая трудная часть. У меня есть ребенок… был ребенок… героиновый наркоман. Он сейчас в тюрьме Сан-Квентин отбывает десятилетний срок за покушение на убийство, продажу наркотиков и кражу со взломом.

— Когда вы вначале обронили «был ребенок», я сначала решил, что вы говорите о том, что он умер.

— Это именно то, что я имела в виду. Он действительно умер для меня. Я молюсь о том, чтобы никогда больше его не видеть. Я вычеркнула его из жизни. Полностью. У меня нет детей. Я одинока.

— В ваших словах слышится очень много боли.

— Было бы больно, если бы я позволила себе подумать об этом, но, как я сказала, я вычеркнула его из жизни. Все эти годы боль была просто невыносимой. Он оскорблял меня всеми возможными способами, и в конце он украл у меня всё, что только мог, и даже больше.

— Вы искали помощи в решении этих проблем: ваших чувств в отношении работы, опухоли, проблем с мужем и сыном?

Жустин покачала головой.

— Никогда. Я грубая стерва. Это моя репутация, и я полагаю, что мне это нравится. Я могу позаботиться о себе сама. Давайте заметим, что даже сейчас с вами я не прошу многого. Двух, может трёх, сеансов будет достаточно, чтобы я пришла в себя. Кроме того, у меня сохраняются такие большие долги по моей кредитной карте из-за кражи, которую совершил мой сын, что вряд ли я смогу позволить себе больше. И если опухоль появится снова и будет разрастаться, кто знает, как долго я еще смогу ходить. — Она остановилась и посмотрела прямо на меня. — Вы не возражаете против такого короткого курса? Я хочу, чтобы вы были откровенны со мной. Астрид говорила мне, что вы не ловкач.

— Я не возражаю против непродолжительного курса. Давайте составим план на три посещения: сегодняшнее и еще два. Если вы поймете, что вам понадобятся дополнительные сеансы в будущем, мы можем обсудить этот вопрос. И я буду с вами откровенен: есть что-то успокаивающее в непродолжительном курсе. Ваше определение «обжигаться» задело меня за живое — смерть Астрид обожгла меня. Да, определенно, непродолжительный курс для меня вполне приемлем. Я думаю, что в таком случае я не обожгусь.