Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

Но было ли это более реальным, более настоящим, особым, чем знание того, что могло заставить её улыбаться? Какие люди ей нравились больше всего? Что она любила есть, её любимые фильмы, книги, магазины, позы йоги, музыка, журналы, игры, закуски и ТВ-сериалы? Внутренние шутки с мужем и друзьями, сексуальные тайны, известные только влюбленным? Особенно меня интересовало, знал ли я её лучше, чем эта внучка, которая слышала её шаги, когда Астрид тихонько кралась за диваном, потряхивая деталями игры «Эрудит» или кусочками паззла? Да, я думаю, что именно этот ребенок поставил меня на место. Он дал мне понять, что, несмотря на то, что я знал некоторые подробности её жизни, существовало намного больше вещей, которых я никогда не знал об Астрид.

Впервые я встретил Астрид десять лет назад, когда она попросила стать её супервизором при работе с несколькими пациентами. Ей было пятьдесят, и хотя она имела многолетнюю врачебную практику, она всегда стремилась оттачивать свои навыки. Она была прекрасным учеником — грамотным, сопереживающим, умным. Следующие два года мы встречались на один час в неделю. Работать с ней было одно удовольствие. Очень редко встречал я студентов с такими прекрасными клиническими инстинктами. Но к концу второго года между нами все изменилось, когда она начала рассказывать о своей работе с одним из пациентов, молодым человеком по имени Рой, который был дезорганизованным алкоголиком, в проблемы которого она слишком погрузилось, что было нехарактерно. Она дала ему номер домашнего телефона, и тот звонил Астрид в любое время дня и ночи. Зачастую на протяжении дня она была одержима его проблемами, даже работая с другими пациентами. Она заняла ему несколько тысяч долларов, которые он однозначно бы никогда не вернул. Когда Астрид начала обсуждать со мной Роя, она перешла из разряда учеников в мои пациенты. Когда становится очевидным, что у ученика возникают сильные и иррациональные чувства к какому-нибудь пациенту («контрперенос» на профессиональном жаргоне), су-первизия должна изменить форму.

Никакой тайны в истоках ее сильных чувств к Рою не было: у Астрид был брат Мартин, старше ее на шесть лет. Он был ее спасителем после смерти матери от рака груди, когда Астрид была подростком. Мартин защищал ее от их жестокого отца, и она помнила, как по дороге с похорон матери брат положил руку на ее плечо, прижался и прошептал ей на ухо: «Всю оставшуюся жизнь, Астрид, ты можешь на меня рассчитывать. Я всегда буду рядом, чтобы помочь». Мартин держал слово до тех пор, пока не поступил на службу на Флот, а после участия в войне в Персидском заливе в 1991 году он вернулся с «синдромом войны в заливе» и мультинаркотической зависимостью. Несмотря на то что она изо всех сил старалась спасти его, она была неважной заменой героину и не смогла защитить его от смертельной передозировки в 2005 году. Астрид так никогда и не смогла себя простить за то, что не смогла спасти Мартина. Ее сверхвовлеченность в жизнь молодого Роя была лишь самым последним воплощением идеи вновь спасти своего брата.

Через два года после смерти Мартина молния попала в её шестнадцати летнего сына, еще раз разрушив иллюзию о том, что она может защитить кого-либо или себя. Горе после смерти ребенка — самое безжалостное из всех существующих. Это, говоря словами Йейтса, «трагедия за пределами возможного», и, кроме слез, ничего не существует. Астрид рыдала без остановки на каждом нашем сеансе, которые проходили дважды в неделю на протяжении всего следующего года. Постепенно она восстановилась, один раз даже показав свою заразительную жизнерадостность. Затем мы вернулись к сеансам раз в неделю, на которых мы опять общались и как супервизор с супервизируемым, и как психотерапевт с пациентом. Наконец Астрид восстановила свое душевное спокойствие, и я поднял вопрос о прекращении наших встреч, но фактически мы никогда не прекращали общаться. Она находила утешение в моем присутствии и звонила каждые несколько недель за консультацией. А год назад вечером выходного дня Астрид оставила телефонное сообщение, что чуть ранее она упала с велосипеда, получив незначительную травму, но сейчас ее синяки становятся больше, принимая угрожающие размеры. Она не могла дозвониться до своего врача и спрашивала меня, следует ли ей обратиться в пункт неотложной помощи. Я перезвонил ей и сказал, что вероятность внутреннего кровотечения определенно требует похода в больницу.

Не получив в последующие несколько дней от нее никаких новостей, я оставил несколько сообщений на ее автоответчике, поинтересовавшись результатами визита в пункт неотложной помощи. Ее сын перезвонил мне и сказал, что его мать не может принимать звонки — она находится в критическом состоянии в отделении интенсивной терапии с диагнозом аутоиммунное заболевание печени. Я ничего не знал об этом диагнозе. Когда я учился в медицинском институте пятьдесят лет назад, в то время он еще не был описан. Быстро пробежав по медицинским справочникам, я понял, что это очень серьезный диагноз, часто с летальным исходом, единственным шансом на выздоровление является трансплантация печени. Еще две недели спустя ее сын позвонил мне и сообщил, что состояние его матери резко ухудшилось, у нее развилась желтуха на фоне острой печеночной недостаточности. А еще через несколько дней он перезвонил с отличной новостью — каким-то невероятным образом больница получила необходимую печень, Астрид перенесла трансплантацию, и сейчас её состояние хоть и тяжелое, но стабильное.