Добрый_генерал_Солнце

Черная шелковая шаль тропической ночи с ее пестрыми цветами и каймой зари понемногу светлела...

Негр взглянул еще раз и бросился к дому. Он обхватил бетонную колонку, не обвитую бугенвилиями... Лазал он, как кошка.

* *

Он передохнул на балконе, где позади шезлонгов застыл недвижно целый лес редкостных кактусов: желтовато-зеленые нопалы, мохнатые, как обезьяны; ракетки, словно изрытые оспой, с причудливыми алыми цветами и плодами, ощетинившимися колючками; крохотные канделябры, разрисованные линейным рисунком и перышками; шары из бархата, похожего на лишайник; жгуты с червеобразными желобками, мясистые и узорчатые ленты, и столько других никогда не виданных форм, что он на несколько секунд замер на месте...

Дверь отворена, он в нее входит.

На ночном столике горит крохотная синяя лампочка. Есть же люди, у которых всю ночь горит свет, охраняя их сон! На стуле брошена в беспорядке одежда.

В комнате ночь была славной, уютной ночью из хрупкого стекла, и она разостлала цветистые ковры, нежно ласкавшие босые стопы.

Босоногий человек смотрел. По комнате струился свежий воздух, подгоняемый вентилятором. К жужжанию вентилятора, как хор к джазу, примешивалось глухое басистое похрапывание.

Глаза Иллариона быстро освоились с полумраком. Он весь сжался и дрожал мелкой дрожью. Торопливо тикали часы. Илларион сжимал кулаки с неимоверной силой. С той силой, какую придает голод...

Спящий человек вырисовывался в полумраке огромной белой глыбой. Монументальный зад бугром приподымал простыню; из под простыни высунулась на подушку лысая голова. Иллариона привел в ярость этот покойный сон, этот порядок в комнате, этот бесполезный синий свет. Все это было в его глазах воплощением богатства, особого мира сытых счастливцев и поражало более, чем роскошь, которую он тут и ожидал встретить. Впрочем, Илларион смотрел только на белое ложе и ночной столик с лежащим на нем черным предметом, облитым синим светом. Он не мог видеть остальную комнату — разве только один стул.

Деньги должны быть на столе или в карманах, богатые не прячут своих денег.

Пришло вдруг спокойствие — холодное, ледяное спокойствие. Всем своим существом Илларион сосредоточился на том, что собирался сделать. Его воодушевлял гнев против того нелепого мира, с которым он столкнулся здесь в потемках.

Все произошло быстро — ведь едва он проник в комнату, его рука уже знала, какие движения ей придется делать.

Три неслышных шага. Рука потянулась к столику. Черный предмет оказался кожаным бумажником. Для босяков бумажник — штука ненужная! Бумажник набит кредитками. Илларион сжал его в руке.

Вот оно — вещественное доказательство, оправдывающее его право. Право защищать свое существование, право облагать данью грабителей. В одну секунду у него возникла целая социальная философия. Ему казалось, что он вполне постиг весь смысл их морали. Существует два противоположных, непримиримо враждебных мира — мир обездоленных и мир богатых: этого достаточно для того, чтобы отринуть ту мораль, которую он до сих пор считал естественной...

Вентилятор овеял его лицо прохладой. Пора уходить. Илларион выскользнул так быстро, что сам удивился, как это он снова очутился на террасе.

Ночная прохлада ударила ему в лицо. Ночь, бледная, умирающая ночь отчаянно цеплялась за каждый выступ окрестных холмов, а в свободные промежутки просачивался робкий молочный свет утра.

Пощечина ветра была приятной. Илларион улыбнулся, а может быть, просто состроил гримасу — кто его знает. Он перешагнул через балюстраду и, обхватив ногами и руками бетонную колонку, стал спускаться.

Вдруг бледный луч карманного электрического фонаря скользнул возле него, порыскал по нарядным веткам бугенвилий и замер на нем. Тишину прорезал свисток, за ним понеслись другие торопливые свистки. Казалось, свисток возникал во всех уголках ночи.

Свисток, ревевший как разъяренный зверь, как море, как ураган, как гроза. Шалый, как свист пьяных гуляк на масленице. Злобно царапавший его острым когтем. Холодный, как щенячий нос.

Негр прижался к колонке. Блюститель порядка бушевал, исходил короткими повелительными свистками, затем раздался крик:

— Держи вора!

Сразу дал себя почувствовать забытый было голод. Илларион беспомощно смотрел вокруг невидящим взглядом. По всему телу, от кистей рук до пяток, разлилась слабость.

Задвигались клещи голода, раскрывались, смыкались, вызывали в желудке резкие колики. Глаза наполнились слезами.