Добрый_генерал_Солнце

Вслед за грозным окриком хлынул свет с балкона, и, словно от внезапного толчка, у негра ослабли напряженные мышцы. Он соскользнул на землю, как падают во сне.

Сумбурная разноголосица криков, быстрый топот ног по асфальту, прерывистые свистки, разносившиеся среди влажных дуновений предрассветного ветерка.

Электрические фонарики целым шквалом перекрещенных лучей прочесывали цветник. Вор лежал без сил, сдавшись на милость Установленного Порядка. К улюлюканью взрослых преследователей примешивался' детский визг. Растерянные, остановившиеся глаза затравленного, сдавшегося зверя закатились. Померк полный отчаяния взгляд.

Установленный Порядок в облике воющей толпы уже заполонил двор. Целая галерея полураздетых, нелепых китайских теней, пляшущих, размахивающих палками и всяким импровизированным оружием...

Серый полумрак сделался очень бледным и печальным, словно хотел вот-вот отказаться от битвы с зарей...

Илларион припал лицом к земле...

И начали сыпаться со всех сторон удары. Все головы чудовищной гидры Установленного Порядка остервенело завопили от радости и бешеной злобы.

* ♦

Его пинками втолкнули в камеру. Коснувшись бетонного пола, он отскочил, словно резиновый мяч, и встал на ноги. И стоял, не шевелясь, тяжело дыша.

В углу, скорчившись, плакала девушка, почти ребенок, едва прикрытая рваным платьем, с полуобнаженной грудью. От рыдания содрогался весь ее торс, живот и плечи и широко раскрывался рот, обнажая красные десны. Подальше лежало нечто, подобное груде тряпья, хрипело и свистело, как пила, вгрызающаяся в дерево. Высоко в стене открывало свой четырехугольный глаз забранное решеткой оконце.

На улице почти побежденная ночь, поражаемая сверкающими стрелами зари, убегала серыми пятнами, похожими на стайку испуганных летучих мышей.

Илларион смотрел в щелку сквозь неплотно сомкнутые веки. У стены стоял человек, одетый в белое, прижимая к щеке скомканный белый платок. При каждом его вздохе разносился запах винного перегара. В камере были заперты и мужчины и женщины — кто сидел на корточках, кто лежал, кто стоял; всех было человек пятнадцать. Воняло мочой, блевотиной; спирало дух от испарений грязных скученных тел. К плачу примешивался храп, икота, звуки шлепков, которыми арестанты давили на себе москитов.

Из дальнего конца темного коридора чуть пробивался свет, доносился смех и обрывки фраз. Должно быть, там играли в карты тюремные сторожа. Илларион стоял неподвижно, в каком-то забытьи. По щекам его катились две слезы, оставляя длинный блестящий след. Он затих. Москиты кусали ему лицо, руки, кусали сквозь разодранную рубаху живот. Среди густого смрада и нестерпимого зуда от укусов насекомых текли нескончаемо длинные минуты.

Однако постепенно все окружающее пробудило в нем любопытство. Человек в белом казался огромным, неправдоподобно большим, с крохотной головой. Все остальные выглядели маленькими, большеголовыми и как

будто корчили рожи. Илларион растерянно оглядывал фантастическую картину. Он стоял, но своих ног не чувствовал!

В нос ударил запах пекарни. Свежего хлеба. От этого запаха кружилась голова, он сковывал все чувства. Нельзя было ни лечь, ни двинуться. Запах хлеба...

И вдруг Илларион зашатался, испустил пронзительный крик, взмахнул руками раз, другой и рухнул на пол как подкошенный. Крик его подхватили и другие; арестанты в испуге заметались, не спуская с него глаз.

Он лежал, растянувшись во весь рост, окостенелый, с перекошенным ртом.

Отовсюду замелькал свет. Илларион стал дергать ногами. Потом судороги передались рукам, пальцам, всему телу. Он дергался во все стороны, вращал глазами. Лицо исказилось и было чудовищно черным. Голова ритмично стукалась об пол, словно птица клевала зерно.

Кто-то крикнул: «У него падучая!» Все попятились.

Он лежал в луже мочи. С губ стекала кровавая грязь. Тело его дергалось, как у обезглавленного цыпленка. Кто-то вылил на него ведро воды. Он бешено бился...

Во рту была горечь, голова пылала, тело покрылось холодным потом. Илларион открыл глаза. У него было смутное впечатление какой-то приостановки света. Боль и отчаяние как будто рвали его раскаленными клещами, резали острым ножом. Он стискивал кулаки; его охватило бешеное желание удариться головой об стену так, чтобы размозжить череп; пусть бы кончилась эта пытка, пусть бы вместе с жизнью прекратились страдания.

Ночь лежала бездыханной после страшной борьбы петухов мрака и света, еще продолжавших надсаживаться. Петух с солнечным гребнем ошалело пел победу дня, хлопая сверкающими огненными крыльями...