Дмитрий Тараторин: Русская власть. Опыт деконструкции

Монтекки были гибеллинами, а Капулетти – гвельфами. Так именовали себя сторонники, соответственно, императора Священной Римской империи и папы Римского.

Но дело было не в симпатиях и антипатиях. Речь шла о фундаментальных принципах власти. То, что ее источник Бог, для средневекового человека было очевидно. А вот кому Он ее делегирует: первосвященнику, который и распоряжается ею от лица Господа, или непосредственно Императору? В последнем случае от духовной власти требовалось только ритуалом помазания и коронации подтвердить, удостоверить факт божественного избранничества.

Из этих двух подходов вытекали прямо противоположные политические теории и практики. Так, сторону гвельфов часто принимали города-республики, чью независимость от тотальных притязаний императоров гарантировали папы. И наоборот, всякие мелкие тираны, вроде тех же Веронских Делла Скала, избирали покровителями Германских владык.

А среди последних самым ярким, можно сказать, модельным персонажем был Фридрих Штауфен, он же Барбаросса («Рыжебородый»). Само имя «гибеллин» считают искаженным на итальянский манер названием одного из замков Штауфенов – Гаубелинга. Ну, а их враги, гвельфы, назывались так в честь противника того же Барбароссы, герцога Саксонского Генриха Вельфа.

Как утверждал Юлиус Эвола, «согласно теологии гибеллинов, Империя, как и Церковь, является учреждением, имеющим сверхъестественный характер и исток. Она обладает священной природой, поэтому, в частности, в раннем Средневековье царский сан был почти равен священническому (действительно, обряд помазания на царство лишь незначительными деталями отличался от рукоположения в епископы). На основании этого гибеллинские Императоры, будучи выразителями вселенской и наднациональной идеи, олицетворяя собой – согласно характерному выражению того времени – lex animata in terris , то есть являя собой живое воплощение закона на земле, противостояли притязаниям священничества на гегемонию, поскольку после надлежащим образом проведенного обряда миропомазания над ними стоял только Бог».

Барбаросса посылает Боголюбскому в дар драгоценные наплечники-армиллы, делегирует в далекий Владимир подвластных ему северо-итальянских зодчих. С чего бы? Зачем императору, чье имя гремит от Рима до Палестины какой-то «медвежий угол» и его сверхамбициозный повелитель? Ответ – это братство, единство монархов, одинаково понимающих природу власти.

Причем Боголюбский идет, пожалуй, даже дальше Барбароссы. Он заявляет о явлении ему Богоматери. То есть он получает благословение на свои свершения непосредственно от Царицы Небесной. И он, в благодарность, активно утверждает Ее культ на Северо-Востоке Руси. Боголюбский гибеллин? Конечно, немедленно придут на память вполне бездоказательные публикации о его «тамплиерстве». Но в случае его гибеллинства нет нужды фантазировать о тайных встречах «властителей мира» и заключении ими некоего союза. Мы просто видим, что князь Андрей действовал, исходя из гибеллинской доктрины. И нелепо было бы предполагать, что он о ней не знал, находясь в контакте с Барбароссой.

Характерно в этой истории то, что, похоже, Барбаросса, если и не видит Андрея себе ровней, то по крайней мере, рассматривает как партнера. А вот, уже сам Боголюбский не стесняется равняться с василевсом Империи Ромеев Мануилом.

В честь своей победы над волжскими булгарами Андрей учреждает 1 августа новый церковный праздник (инициатор именно он, а не священство) память Всемилостивому Спасу и Пречистой Его Матери. Теперь наш простой и немудреный народ именует этот праздник-символ гибеллинской идеи, «медовым Спасом».

В Слове об установлении праздника сообщается ни много ни мало, что он был введён совместно князем Андреем Юрьевичем и императором Мануилом Комнином: «…Благочестивому и верному нашему цесарю и князю Андрею уставлыцю се праздновати со царемъ Мануилом повелениемъ патриарха Луки и митрополита Костянтина всея Руси и Нестера, епископа ростовьскаго».

При этом утверждается, что после победоносной битвы «И воротився от сеча, вси видеша луча огнены от иконы Спаса нашего Владыкы Бога, и весь полк его открыть». Более того, в далеком своем далеке эти лучи якобы созерцал и император Мануил, также одержавший в этот день победу над сарацинами.

Принципиально важно, что вся операция против булгар-мусульман была оформлена Андреем как крестовый поход. Для этого ему и была нужна такая мистическая перекличка с Мануилом, кстати, одним из наиболее рыцарственных и прозападных византийских императоров.