Вячеслав Фаритов - Онтология трансгрессии. Г. В. Ф. Гегель и Ф. Ницше у истоков новой философской парадигмы (из истории метафизических учений)

Таковы наиболее значимые пункты, по которым философия Гегеля обнаруживает связь с разработками постструктуралистов. Сказанное выше, однако, не является поводом, позволяющим игнорировать различия между учениями немецкого философа и французских мыслителей XX столетия. Как и сходства, эти различия не являются случайными совпадениями и носят существенный характер. Постструктурализм генетически восходит к Гегелю – как в плане сближения, так и в плане отталкивания и противостояния. Если философию Гегеля правомерно охарактеризовать как учение об интегральной имманентности, [543]то постструктурализм представляет собой учение о дифференциальной имманентности. Философия Гегеля осуществляет множественное утверждение единого, постструктурализм – утверждение множественности единого. У Гегеля представлено движение различия внутри тождества и тотальности (Aufhebung), у постструктуралистов – движение различия вне целого (трансгрессия). Диалектика Гегеля – это любовь к себе в ином («обнаружение себя в своем инобытии»), учение постструктуралистов – любовь к иному в себе. Можно заметить, что представители постструктурализма сознательно выстраивают свою философию как антитезу гегелевскому дискурсу. Но и в качестве антитезы они сохраняют существенную связь с тем, отрицанием чего являются они сами.

Проведенное в настоящем параграфе рассмотрение позволяет также уточнить вопрос о месте постструктурализма в историко-философском процессе. Философские учения Р. Барта, М. Фуко, Ж. Деррида, Ж. Делёза, М. Бланшо и других авторов представляют собой ступень в рецепции гегелевской философии (которая, в свою очередь, вобрала в себя всю философскую классику) современностью. Первой ступенью является гегельянство со всеми своими ответвлениями (старогегельянством, младогегельянством, включая К. Маркса, и неогегельянством). Постструктурализм – это вторая ступень, ступень антитезы, радикального разрыва с гегелевской философией и поиска принципиально негегелевских путей философствования. Открытым остается вопрос о третьей ступени – ступени, на которой Гегель и философская классика смогут вернуться обогащенные своим отрицанием. Намеки на такой синтез можно найти у Ф. Ницше, в тех местах его учения, где он от тотальной критики переходит к утверждению. Для современной философии в целом этот синтез, этот переход к третьей ступени является задачей, подлежащей осуществлению в будущем.

Отношение выдающегося психолога XX столетия Карла Густава Юнга к философскому учению Гегеля носит по преимуществу негативный характер. Уже первое знакомство с творчеством мыслителя не вызвало у него положительной реакции: «Гегель напугал меня своим языком, вымученным и претенциозным. Я не испытывал к нему никакого доверия. Он казался мне человеком, который заключен в тюрьму из собственных слов и с важным видом прохаживается по камере». [545]Впоследствии неприятие гегелевской философии у Юнга только усилилось и систематизировалось. Наиболее значимое свидетельство на этот счет мы находим в работе «О природе психе»: «Когда Гегель восторжествовал над Кантом, это нанесло весомый удар разуму [то есть здравому смыслу] и всему дальнейшему развитию немецкой и, к сожалению, европейской мысли, – удар тем более губительный, поскольку Гегель был, хотя и неявно, психологом, проецирующим великие истины из области субъективного на космос, который он сам же создал. Мы знаем, насколько далеко сегодня простирается влияние Гегеля. Силы, компенсирующие такое пагубное положение дел, персонифицировались отчасти в позднем Шеллинге, отчасти в Шопенгауэре и Карусе, и в то же время тот необузданный «дионисийский (вакхический) Бог», присутствие которого уже Гегель почуял в природе, ошеломительным образом предстал наконец перед нами у Ницше». [546]В учении Гегеля швейцарский психолог обнаруживает «инфляцию – и практическое отождествление философского разума с Духом, раздвигающее границы разума, фактически приравнивая его к Духу, что делает возможным умозрительное жонглирование объектом, достигающее потрясающей изощренности в его философии государства. Гегель предложил решение проблемы, поднятой эпистемологическим критицизмом, дав возможность идеям доказать свою неведомую автономную силу. Это они пробудили ту самую hybris разума, которая вела к появлению ницшевского сверхчеловека и, далее, к катастрофе, имя которой – Германия». [547]И, наконец, диагноз: «Философия, подобная гегелевской, является самооткровением психических предпосылок, а в философском смысле – предположением. Психологически это равнозначно вторжению бессознательного. Своеобразный высокопарный язык Гегеля лишь подтверждает такое мнение: он напоминает выдающий манию величия язык шизофреников, которые прибегают к завораживающе чудовищным словам, чтобы свести трансцендентное к субъективной форме, придать банальному пленительность новизны, представить общие места как глубины мудрости. Такая терминология – симптом, свидетельствующий о бессилии, скудости ума и пустоте». [548]