Вальтер Шайдель - Великий уравнитель [litres]

Вариативность по странам: Roine and Waldenström 2015: 574–575, табл. 7.A2; Piketty and Zucman 2015: 1320–1326. Опираясь на свою обширную онлайн-базу данных, Saez and Zucman 2016 предлагают исследование, существенно превосходящее все предыдущие исследования распределения богатства США. О долях богатства см. там же, онлайн-приложение, табл. B1: доля богатства верхнего 1 % выросла с 22 % в 1978 г. до 39,5 % в 2012 г., доля верхней 0,1 % – с 6,9 % в 1976 г. до 20,8 % в 2012 г., а доля верхней 0,01 – с 2,2 % в 1989 г. до 11,2 % в 2012 г. Соответствующие доли в 1929 г., во время предыдущего пика неравенства в США, составляли 50,6; 24,8 и 10,2 %. B21–B22: доля верхнего 1 % в облагаемом налогами доходе с капитала выросла с 34 % в 1978 г. до 62,9 % в 2012 г., исключая прибыль с капитала, и с 36,1 до 69,5 %, включая прибыль с капитала. О долях дохода с дивидендов и процентах см. табл. B23a – b.

Коэффициенты Джини богатства: Keister 2014: 353, рис. 2, 354. О трудностях измерения долей богатства см. Kopczuk 2015, особенно 50–51, рис. 1–2. Связь: Alvaredo, Atkinson, Piketty, and Saez 2013: 16–18. Доля дохода с заработка, включая пенсии, в среднем составляла 62 % с 1979 по 1993 г., 61 % с 1994 по 2003 г. и 56 % с 2004 по 2013 г. (WWID). Lin and Tomaskovic-Devey 2013 утверждают, что к падению доли труда в доходах причастна именно финансиализация. Доход с инвестиций: Nau 2013, особенно 452–454. Прибыль с капитала и дивиденды: Hungerford 2013: 19.

Рост глобального богатства: Piketty 2014: 435, табл. 12.1. Богатство в офшорах: Zucman 2013 и особенно 2015: 53, табл. 1. Ср. также Medeiros and Ferreira de Souza 2015: 885–886.

Förster and Tóth 2015: 1804, рис. 19.3 предлагают сжатое качественное изложение множественных причин неравенства и сдерживающих его эффектов. Кроме упомянутых в тексте, к ним причислены также ассортативные браки, домохозяйства из одного человека, активность избирателей, партийная приверженность и женская занятость. Levy and Temin 2007 предлагают синтетический исторический взгляд на институциональные изменения начиная со Второй мировой войны, которые поначалу сдерживали, а позже увеличивали неравенство дохода. Также необходимо учесть роль стагфляции 1970-х, послужившей мощным толчком для экономической либерализации с ее усиливающими неравенство эффектами. О социологической перспективе см. Massey 2007.

Hardoon, Ayele, and Fuentes-Nieva 2016: 10, рис. 2 (растущий разрыв реального дохода между верхними 10 % и нижней половиной в Бразилии с1988 по 2011 г.). О глобальном неравенстве см. Milanovic 2016: 11, рис. 1.1; 25, рис. 1.2: реальные доходы глобального 1 % выросли примерно на две трети, что сравнимо с ростом порядка 60–75 % между сороковым и семидесятым перцентилями глобального распределения доходов; но 19 % общего прироста относятся к 1 %, 25 % – к следующим четырем центилям и только 14 % – к средним трем децилям. О еще более высоком приросте глобального 1 % относительно нижних 10 % см. Hardoon, Ayele, and Fuentes-Nieva 2016: 10–11. Эффективное неравенство: см. данную книгу, приложение, стр. 452–455.

Коэффициенты Джини: SWIID. В 2011 году в Португалии коэффициент Джини рыночного дохода (0,502) был еще больше, чем в США (0,502). К европейским странам с более низким коэффициентом Джини рыночного дохода принадлежат Австрия, Бельгия, Нидерланды, Норвегия, Испания и Швейцария, хотя Бельгия единственная, кто по-настоящему выбивается из общего ряда. В этой последней группе только в Бельгии и в Испании разница между коэффициентами Джини рыночного и располагаемого дохода была ниже, чем в США. Социальные расходы: OECD 2014: 1, рис. 1 (в порядке убывания: Франция, Финляндия, Бельгия, Дания, Италия, Австрия, Швеция, Испания, Германия, Португалия и немногим ниже 25 % Нидерланды). Доля центрального правительства в ВВП: ОЭСР, общие правительственные расходы (показатель), doi: 10.1787/a31cbd4d-en. Bergh and Henrekson 2011 рассматривают литературу об отношениях между государственной долей ВВП и ростом экономики в странах с высоким доходом. Тенденции социальных расходов: ОЭСР 2014: 2, рис. 2. Об основных компонентах см. 4, рис. 4.

Ключевые доклады о масштабе и последствиях старения в Европе: European Commission 2007, 2013 и 2015. См. также вкратце United Nations 2015 о глобальных тенденциях. Рождаемость: European Commission 2007: 12 (об 1,5 в настоящее время, с прогнозом около 1,6 к 2050-му). Медианный возраст и возраст работающего населения: 13. Коэффициенты зависимости: 13 (повышение до 53 % к 2050 г.); European Commission 2013 (повышение до 51 % к 2050 г.) и 2015: 1 (повышение до 50,1 % к 2060 г.). Население старше 80 лет: European Commission 2007: 13. Ср. 46, рис. 2.7; 49, рис. 2.9, и Hossmann et al. 2008: 8 о диапазоне будущих пирамид возраста. Рост как доля ВВП: 13–70, табл. 3.3 (здравоохранение), 72, табл. 3.4 (долгосрочный уход); но контраст с European Commission 2015: 4, о дополнительных 1,8 % ВВП в расходах, которые понадобятся к 2060 г., несмотря на большие различия между странами (4–5). Темпы экономического роста: European Commission 2007: 62 (1,3 % для ЕС-15 и 0,9 % для ЕС-10 в 2031–2050 гг.), 2013: 10 (1,2 % для 2031–2050 гг.), 2015: 3 (1,4–1,5 % для 2020–2060 гг.).