Гийом Аполлинер - Т. 2. Ересиарх и К°. Убиенный поэт

Оказавшись в полной темноте, я добрался до стены и пошел на звук удалявшихся голосов. Ощупью я выбрался к лестнице, рядом с которой находилась дверь, ведущая в узкий, высеченный в скале коридор; на стенах я увидел странные, на редкость непристойные надписи; иные из них были нацарапаны чем-то острым, другие же написаны карандашом или углем. Цитирую, правда убрав излишнюю откровенность некоторых слов и выражений, те, что запомнил.

Чудовищный двойной фаллос изображал начальное «М» следующих строк:

МИКЕЛАНДЖЕЛО ДОСТАВИЛ БЕЗДНУ

НАСЛАЖДЕНИЯ ГАНСУ ФОН ЯГОВУ

Надпись эта была сделана карандашом.

Чуть дальше, из сердца, пронзенного стрелой, вокруг которой обвилась змея, струилась лента с надписью:

КЛЕОПАТРЕ — НАВЕКИ

Какой-то эрудит вывел готическим шрифтом пожелание, которое привело меня в крайнее изумление: оно явно относилось к той самой Гросвите {187} , что сочиняла пьесы:

МЕЧТАЮ ЗАНЯТЬСЯ ЛЮБОВЬЮ

С АББАТИСОЙ ГАНДЕРСГЕЙМСКОЙ

История Франции исторгла у некоего неведомого любителя XVIII века вовсе безумный вопль:

ХОЧУ

МАДАМ ДЕ ПОМПАДУР

Эти надписи были вырезаны на стене каким-то острым металлическим предметом.

А вот еще одна, сделанная мелом и дополненная изображением трех ктенофор разных размеров с крылышками:

Явная англомания сквозила в категоричном заявлении, начертанном синим карандашом:

Размашистая, почти стершаяся местами надпись углем выглядела как взрыв саркастического смеха, не совсем, как мне показалось, уместного на этом невообразимом граффити:

Наконец, принимая во внимание предыдущие надписи, с моей стороны будет не слишком большой смелостью, невзирая на полную нелепость такого предположения, отнести на счет фаворита Генриха III это пылкое и откровенное признание:

БЕЗУМНО ЛЮБЛЮ КЕЛЮСА {188}

Эти двусмысленные загадочные надписи привели меня в полное изумление. Сердца, пронзенные стрелой, сердца горящие, сердца сдвоенные, а равно и другие символы: ктенофоры с крылышками и без, обритые и волосатые; фаллосы — гордо воздетые и поникшие, бегущие либо порхающие подобно птицам, сами по себе или с причитающимися им дополнениями — украшали стену словно причудливые бесстыдные гербы.

Я решительно продвигался по коридору, и вот наконец вышел к проему без двери, наполовину занавешенному портьерой из плотной материи, и увидел, что происходило в зале, пол которой был устлан войлоком, поверх которого лежали ковры, диванные подушки и стояли подносы с прохладительными напитками. На стенах, довольно низко над полом, выступали чаши с кранами; так что их можно было использовать и как биде, и как умывальники. В этой комнате и обосновалась компания молодых людей, за перемещениями которой я следил все это время. Они возлежали на полу. Там же, на войлоке, которым был устлан пол, были разложены деревянные шкатулки. Перед каждым из них находилась такая шкатулка, но оставалось и много свободных, и одна, что лежала у самого входа, оказалась в пределах моей досягаемости.

Сперва молодые люди внимательно разглядывали какие-то альбомы, коих там было великое множество; издали мне показалось, что в них были фотографии обнаженных тел, подобные академическим рисункам с натуры — мужчины, женщины, дети.

Когда же эффект от разглядывания наготы был достигнут, молодые люди разлеглись в откровенно непристойных позах. Выставив напоказ свое мужское достоинство, они открыли шкатулки и запустили механизмы, валики которых начали медленно вращаться как в фонографе. При этом каждый опоясался ремнем, который одним концом соединялся с аппаратом; тем самым они мне чем-то напомнили Иксиона {189} , ласкающего облачный призрак — невидимую Геру. Они вытягивали руки, словно касаясь желанных податливых тел, их губы страстно лобзали воздух. Вскоре движения их стали еще сладострастней, еще судорожней, и они совокупились с пустотой. Я был в полном смущении, как если бы оказался невольным свидетелем возбуждающих игрищ компании почитателей Приапа; из их уст вырывались восклицания, слова любви, сладострастные стоны, звучали какие-то давно забытые имена, во всяком случае я разобрал имя благочестивой Элоизы {190} , Лолы Монтес {191} , какой-то окторонки, родившейся, по всей видимости, в XVIII веке на плантациях Луизианы; кто-то повторял: «Паж, мой прекрасный паж».