Гермар Рудольф - Лекции по холокосту

Со временем холокостная пропаганда, разумеется, простёрла свои щупальца так далеко, что вряд ли уже где-то в мире остался человек, сумевший избежать силы внушения крупнейшей пропагандистской кампании за всю человеческую историю.

И наконец, я хотел бы привести конкретный пример того эффекта, который сила внушения непогрешимой холокостной догмы может оказать на свидетелей. Подготовка к крупному Освенцимскому процессу во Франкфурте началась в конце 1958 года с выдвижения обвинения против Вильгельма Богера, в прошлом — следователя немецкой государственной полиции в Освенциме. Был немедленно найден ряд свидетелей, обвинивших Богера в совершении им в Освенциме бесчисленных жестокостей — зверских пыток, чудовищных убийств, участия в самовольных расстрелах и массовых газациях. По ходу следствия была допрошена немецкая еврейка по имени Марила Розенталь, бывшая в Освенциме одной из секретарш Богера. Во время первого допроса Розенталь обнаружилось, что она не могла подтвердить обвинения, выдвинутые против её бывшего начальника, так же как и общие заявления о жестокостях, будто бы совершаемых в Освенциме.

Помимо прочего, в показаниях Розенталь содержались заявления о её хороших взаимоотношениях с бывшим начальником и об общей рабочей атмосфере: «Богер был вежлив со мной, и я не могу пожаловаться на него в том, что касается лично меня. Дошло даже до того, что он стал регулярно передавать мне на тарелках часть своей еды, под предлогом, что я должна их мыть. Кроме того, он организовал передачу мне одежды из лагеря Биркенау. [...] Он был очень вежлив и с другими заключёнными-еврейками, работавшими в политотделе, и мы, еврейки, его очень любили. Я помню также, что Богер не испытывал особой ненависти к евреям. [...] Я не могу сказать ничего плохого о Богере в том, что касается меня и других узниц из политотдела»[887].

А вот очень важный отрывок из её показаний, обратите на него особое внимание. Розенталь рассказывает о том, как другие женщины из политотдела сплетничали в туалете и обменивались последними лагерными слухами.

С: Ага, так вот как работала фабрика слухов!

Р: Да. Впрочем, Розенталь говорит, что она держалась от этих сплетен подальше. Тем не менее, их содержание было ей известно: «Мы, заключённые, говорили о том, что, когда Богер прибыл в мужской лагерь, там начались регулярные убийства. Лично я об этом ничего не слышала. Богер никогда не говорил мне что-либо по этому поводу. Я никогда не видела, чтобы Богер находился в эмоциональном возбуждении. Поэтому я абсолютно ничего не могу сказать о том, как и когда Богер расстреливал заключённых. Не считая служебного пистолета, который висел у него на ремне, я никогда не видела, чтобы он носил какое-либо другое оружие. Я никогда не видела в кабинете винтовки или автомата. Также я не замечала на его форме пятен, которые бы были признаком расстрелов».

На втором допросе от 10 декабря 1959 года Мар илу Розенталь поставили лицом к лицу с противоречиями между её оправдательными показаниями и обвинениями, выдвинутыми другими бывшими заключёнными. Она попыталась объяснить это тем, что её память была недостаточно хороша, а также тем, что пережитое ею в то время в Освенциме «оказалось выше моих сил. Я не могла усвоить и обработать то, что я там видела и слышала. Это может быть одной из причин, по которым сегодня я уже не могу вспомнить конкретные подробности, которые тогда я, наверное, знала. Во Франкфурте-на-Майне я встретилась с моими бывшими коллегами из Освенцима, и мы, разумеется, говорили о тех временах. И я должна сказать, что я была не раз поражена теми подробностями, которые мои коллеги всё ещё помнят. Как я уже говорила, я не могу их вспомнить. Я хочу подчеркнуть, что у меня нет ни малейшего интереса защищать кого бы то ни было. Но, с другой стороны, я не могу говорить то, чего не знаю»[888].

С: Ого, она называет бывших заключённых коллегами!

Р: Да, и это о многом говорит. Снова и снова следователи спрашивали её, почему это она не может вспомнить подробности злодеяний и личности преступников, и каждый раз она отвечала, что из-за ужаса она находилась в некоем трансе, отказываясь принимать к сведению происходившее вокруг неё[889].

В соответствующей литературе была признана ненормальность показаний Розенталь — единственных по-настоящему оправдательных показаний из всех, что были даны бывшими секретаршами освенцимского политотдела. Официальные историки холокоста, так же как и суд присяжных Франкфурта, объясняют это тем, что Розенталь будто бы подавила страшную сторону пережитого ею, полностью стерев её из своей памяти и спрятав её целиком в своём подсознании, о чём она сама говорила на втором допросе[890].