Знание – сила, 2000 №03

— И вы продолжали размышлять об этом?

— Конечно же. Но вернемся немного назад. Археологи пытаются разобраться с гигантским, неохватным кладбищем культур, накопившимся на нашей планете за сотни и сотни тысяч лет. Они погружаются в него, пытаясь уяснить смысл и порядок в этом бесконечном ряде самых удивительных могил нашей Земли. Едва ли не в каждой из них погребены великие, но в конечном итоге поверженные замыслы, несбывшиеся мечты, гордые надежды, неистребимая уверенность в собственной исключительности. Каждый человек, может быть, за очень-очень редким исключением, знает, что он не вечен. Всякая культура уверена в обратном — иначе не может и быть.

— Я перебью вас: что же такое культура в вашем понимании?

— Думаю, культура — это вся совокупность способов существования общества с его многочисленными институтами социального устройства, нормами бытия, укладами, традициями, технологиями производств. Комплекс культуры обычно стабильно воспроизводит себя в течение сравнительно долгого времени. А потом по каким-то причинам распадается, и его сменяет новая совокупность всех подобных установлений.

Иррациональные проявления могут расти в культуре как на дрожжах. Их коварство невероятно. Они делают монолитное тело культуры рыхлым и неспособным к активному сопротивлению. Культура становится иррациональной в окружающем ее мире. Ее разрывают на части и извне, и изнутри. Но по-настоящему катастрофически рушится культура лишь тогда, когда само общество — ее носитель — начинает отвергать старые каноны и установки, признает их негодными, ложными. Такие отвержения проявляются обычно в самых ожесточенных формах (недаром же гражданские войны зачисляют в разряд наиболее свирепых). При этом меняется весь строй жизни. Поэтому кончина культуры, тем более стремительная, всегда становится трагедией коллективной, и горе одного гибнущего человека перед нею ничто.

Гадальные кости горняков бронзового века с насечками: один — два — четыре — много

Итак, иррациональное — это как смертельный микроб для культуры. Так ли это? И еще: изменились ли со временем ваши представления о рациональном и иррациональном?

В принципе — не изменились. Интересно, что с точки зрения любой культуры все ее собственные деяния сугубо рациональны. Культура просто обязана признавать и громогласно утверждать, что она постигла законы истинного бытия и строго следует им; что ее боги-покровители — самые могущественные и справедливые в мире; что ее устройство достойно быть нормой для дальних и ближних соседей. А у тех жизнь, конечно же, неправильная, и ведут они себя неправедно… Беда, однако, в том, что соседи точно так же уверены в собственной непогрешимости и теми же глазами смотрят на иных. Уверены в том же самом и мы — представители современной культуры. И об исчезнувших древних судим с высокомерных вершин своих тысячелетий. Даже в нашем восхищении их достижениями всегда сквозит кичливая нотка: «Надо же! Примитивный народ, а такое чудо произвел!»

Однако во всем этом заложен один кардинальный парадокс. Без иррациональной веры в свою исключительность ни одна культура не может нормально функционировать. Исключительность и избранность хотя бы в чем-нибудь! Даже в минуты упадка и фатальных неудач. Все равно обязана оставаться надежда, что познанные ранее законы бытия есть и останутся в грядущем единственно правильными. Ведь если это не так, то зачем мы?

Знаете как, например, в XVI веке мудрецы — представители доколумбовой Мексики реагировали на увещевания христианских миссионеров предаться вере в нового Бога:

В сущности, вера в исключительность — хотя бы в чем-то — и является той мировой универсальной «национальной» идеей любой культуры.

— А технологию вы ведь также включаете в систему культуры. Какую роль вы ей отводите?