Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Самая очевидная причина отказа людей некоторых национальностей от ассимиляции состояла в том, что им не давали возможности стать полноправными членами официально признанной нации. Яркий пример этого рода представляла верхушка коренного населения европейских колоний, получившая образование на языке метрополии, усвоившая культуру своих хозяев и допущенная ими к управлению своими соотечественниками, и все же остававшаяся на положении людей «второго сорта». Здесь была явная причина для конфликта, который мог разразиться рано или поздно, тем более что западное воспитание и образование давали возможность четко высказать свои требования. Так, один индонезийский интеллигент писал в 1913 году (между прочим, по-голландски): «С какой стати, скажите, должны индонезийцы праздновать годовщину освобождения Нидерландов от Наполеона? Будь я голландцем, я бы не стал организовывать празднование Дня независимости Нидерландов в другой стране, у которой голландцы украли независимость!»***

Конечно, население колоний представляло собой крайний случай невозможности ассимиляции, поскольку здесь с самого начала было ясно, что, учитывая всепроникающий расизм буржуазного общества, никакие усилия не могли превратить человека с темной кожей в «настоящего» англичанина, бельгийца или голландца, пусть даже у него была масса денег, знатное происхождение и даже большая любовь к спорту — как раз такими были индийские раджи, приезжавшие учиться в Британию. И все-таки, даже в странах с белым населением существовало поразительное несоответствие между предлагавшейся возможностью ассимиляции для любого, проявившего желание и способности присоединиться к «главной» нации, — и отказом в предоставлении равных возможностей для некоторых групп людей. Особенно драматический характер имело указанное несоответствие для тех, кто с полным основанием считал, что имеет все возможности для ассимиляции: т. е. для евреев — представителей среднего класса, усвоивших западную культуру и обычаи. Вот почему «дело Дрейфуса» во Франции, когда был принесен в жертву один офицер французского Генерального штаба только потому, что он был евреем, вызвало столь непропорционально широкую реакцию ужаса, и не только среди евреев, но и среди всех либералов, и непосредственно привело к утверждению сионизма, ставшего идеологией государственного национализма для евреев.

Пятьдесят лет, предшествовавшие 1914 году, были классическим периодом ксенофобии и вызванного ею проявления националистической реакции, потому что (даже без учета явления глобального колониализма) это был период массовой подвижности и миграции населения, а также (особенно в десятилетия Великой депрессии) — скрытого и явного напряжения в обществе. Вот пример: к 1914 году территорию Польши (считая в границах периода между двумя мировыми войнами) покинуло около 3,6 млн человек (или почти 15% населения), уехавших на постоянное место жительства; да еще полмиллиона человек уезжали каждый год на сезонные работы'^* Отсюда и возникла ксенофобия, которая шла не только снизу. Ее наиболее неожиданные проявления, отразившие кризис буржуазного либерализма, исходили от респектабельных средних классов, которые практически даже не встречались с людьми вроде тех, что проживали, надример, в Нью-

Йорке, в районе Ист-Сайд, или в Саксонии, в бараках для сезонных рабочих. Например, Макс Вебер, ученый, гордость германских буржуазных научных кругов, отличавшийся непредвзятыми взглядами, выступил с такой яростной враждебностью против поляков (которых, как он правильно понимал, германские землевладельцы использовали, без зазрения совести, в качестве дешевой массовой рабочей силы), что его с распростертыми объятиями приняли в 1890-х годах в ультранационалистическую Пангерманскую лигу 222 222 Созданию мифов о ковбоях больше других поспособстювали три представителя аристократии северовосточных штатов США: писатель Оуэн Уистер, автор романа «Человек из Виргинии», вышедшего в 1902 г.; художник Фредерик Ремингтон (1861—1909) и Теодор Рузвельт, ставший впоследствии президентом США" Между прочим, этот миф отодвинул в тень людей, в среде которых родились на самом деле обычаи и язык ковбоев — т. е. мексиканцев. ^* Среди потомков первых белых переселенцев в Америку, особенно среди протестантов английского происхождения, из среднего и высшего классов общества США, существовала целая система расовых предрассудков по отношению к «славянам; жителям Средиземноморья и семитам»; они даже сложили собственную героическую мифологию о приключениях белых ковбоев англосаксонского происхождения (к счастью — не обязательно членов профсоюза!), покорявших широкие пространства прерий, так не похожие на прогнившие трущобы враждебных больших городов*.