Microsoft Word - ЭРИК ХОБСБАУМ_662.doc

Начиная с 1870-х годов, число националистических движений в Европе значительно увеличилось, однако при этом в Европе за сорок лет перед 1914 годом было создано гораздо меньше новых национальных государств, чем в предьщущие сорок лет (отмеченных созданием Германской империи); да и созданные после 1870 года государства были не слишком значительными: Болгария (1878 г.); Норвегия (1907 г.); Албания (1913 г.). Тогда как в период 1830—1871 годов были созданы или получили международное признание такие государства, как Германия, Италия, Бельгия, Греция, Сербия, Румыния; кроме того, в соответствии С так называемым «Компромиссным соглашением» 1867 года были гарантированы права широкой автономии Венгрии, входившей в состав империи Габсбургов. Теперь национальные движения появились не только у народов, считавшихся прежде «неисторическими» (т. е. никогда раньше не имевших независимого государства, или своего правящего класса, или своей культурной элиты), как, например, у финнов и словаков, но также и у таких народов, о которых едва ли кто-нибудь помнил, кроме, может быть, знатоков фольклора; например, у эстонцев и македонцев. Стало политически мобилизовываться население отдельных регионов, расположенных внутри давно существовавших национальных государств; теперь эти группы объявляли себя «нациями»; так случилось в Уэльсе, где в 1890-х годах организовалось движение «молодых валлийцев», возглавленное местным юристом по имени Дэвид Ллойд-Джордж, получившим потом широкую известность; так произошло в Испании, где в 1894 году сформировалась Национальная партия басков. Примерно в те же годы Теодор Герцль дал начало распространению сионизма среди евреев, до этого не интересовавшихся национализмом, заключенным в этом учении, и не знавшим его.

Многие из таких движений не встречали большой поддержки среди людей, к которым они обращались, хотя явление массовой эмиграции создавало благоприятную почву для отклика, так как пробуждало в сердцах сильное чувство сожаления по оставленной родине, открывая их для восприятия новых политических идей. Тем не менее массовое национальное сознание росло, и политическая проблема национализма стала создавать все больше трудностей для государств и движений, не имевших национального характера.

Большинство наблюдателей европейских событий начала 1870-х годов были, пожалуй, согласны с тем, что после объединения Италии и Германии и австро-венгерского «компромисса» принцип «самоопределения наций» несколько утратил свою взрьш-чатую силу. Этого не отрицали даже власти Австрии, согласившиеся (хотя и без особой охоты) учесть рекомендации Международного статистического конгресса 1873 года и включить в анкеты переписи населения вопрос о родном языке. Они полагали, что за предьщущие десять лет национальные страсти достаточно поостыли, и этот вопрос можно спокойно учесть при проведении переписи 1880 года. События показали, что они допустили явную ошибку’*

Оказалось, что в долгосрочном плане сыграла большую роль не степень поддержки национальных требований теми или иными группами населения, а трансформация самого определения и программы национализма. В настоящее время мы настолько привыкли к этническо-лингвистическому определению нации, что уже не вспоминаем, что оно было разработано, в основном, в конце XIX века. Не вдаваясь в подробности, напомним только, что идеологи ирландского национального движения не связывали ирландский вопрос с защитой гэльского языка даже спустя несколько лет после основания «Лиги защиты гэльского языка» в 1893 г. что примерно до того же срока баски основывали свои требования не на существовании своего языка, а на своих исторических привилегиях; что участники горячих споров о судьбе Македонии меньше всего думали о сходстве македонского языка с болгарским или сербско-хорватским, решая вопрос о присоединении Македонии к одному из этих государств. Что касается сионистов, то они нашли хороший выход, объявив национальным языком иврит, т. е. язык, которым ни один еврей не пользовался в быту со времен вавилонского рабства, а может бьггь и с более древних. В 1880-е годы этот язык был приспособлен для повседневного общения и одновременно продолжал использоваться для целей богослужения и богословия как язык религиозных ритуалов и науки, который стал символом единства сионистского движения; переработка языка сопровождалась составлением его словаря, в который включили и термин «национализм», переведенный на древнееврейский язык.